Между тем ближайшие соратники Сталина пытались подлизаться к нему. 10 марта 1929 года в «Правде» был напечатан текст доклада Клима Ворошилова на Ленинградской областной партийной конференции с анализом международного положения, хода строительства социализма и внутрипартийной оппозиции курсу на коллективизацию, а спустя четыре дня Ворошилов в письме диктатору осведомлялся, «провалился я на все 100 % или только на 75 %». В ответ Сталин похвалил его за «хороший, принципиальный доклад» и добавил, имея в виду президента США и британского министра иностранных дел: «Всем гуверам, чемберленам и бухариным попало по заднице» [70].

Бухарин в унынии ожидал, что Сталин ради извлечения политической выгоды извратит его слова и заклеймит его как раскольника, но жестокость Сталина могла надолго озадачить его друга. К тому же, как бы коварно Сталин ни подкапывался под Бухарина, жертвой всегда оставался он сам. «Ты меня не заставишь молчать или прятать свое мнение выкриками о том, что я „всех хочу поучать“, – писал Сталин Бухарину 16 апреля 1929 года, в день стычки на Политбюро. – Будет ли когда-либо положен конец нападкам на меня?» [71]

Вслед за заседанием Политбюро Сталин в тот же день собрал продолжавшийся целую неделю карательный объединенный Пленум Центрального Комитета и Центральной контрольной комиссии, на котором его сторонники изливали яд на Бухарина [72]. 18 апреля, отбиваясь от яростных нападок, Бухарин перешел в контрнаступление на крестьянскую политику Сталина, в рамках которой принуждению подвергались и бедняки с середняками. Он утверждал, что «численность кулацких хозяйств невелика» и что «мы можем позволить развиваться единоличным хозяйствам, не опасаясь богатых крестьян». Сталин формально ответил ему лишь на вечернем заседании 22 апреля. «…дружба дружбой, а служба службой, – заявил он. – Мы все служим интересам рабочего класса – если интересы рабочего класса расходятся с интересами личной дружбы, то долой личную дружбу» [73].

Сталин предлагал заманчивую стратегическую цель – ускоренное построение современного некапиталистического общества, но он всячески отрицал, что сворачивает ленинский нэп. (В противном случае уклонистом стал бы уже он сам.) Нэп, объяснял он, всегда имел две стороны: отступление и новое наступление, которое должно было последовать за ним, а «ошибка Бухарина состоит… в том, что он не видит двусторонности нэпа, он видит только одну сторону нэпа» [74]. Сталин по-манихейски ссылался на Ленина в том смысле, что речь идет о том, «„кто кого“, мы ли их, капиталистов… или они нас… Каждое продвижение вперед со стороны капиталистических элементов – это урон для нас» и что крестьянство – это «последний капиталистический класс». Он напомнил слушателям, что Рыков и Бухарин первыми возмутились его просьбой об отставке (в декабре 1927 года), и отплатил Бухарину его же монетой, вслух зачитав места из «Завещания» Ленина, касавшиеся Бухарина, и отметив: «Теоретик без диалектики. Теоретик нашей партии, относительно которого едва ли можно сказать, с большим сомнением можно сказать, что его воззрение вполне марксистское». И после всего этого Сталин выступил как миротворец, высказавшись против того, чтобы «Бухарина и Томского вывести из Политбюро» [75].

Возможно, Сталину и не удалось бы собрать достаточное количество голосов для их исключения. Тем не менее Бухарин был изгнан с должности главного редактора «Правды», а Томский – с должности главы профсоюзов. Рыков остался во главе правительства, координировавшего работу экономики [76]