Вскоре Троцкого выставили из его временной резиденции в советском консульстве в Стамбуле, и в целях безопасности он перебрался на Принкипо – один из Принцевых островов, расположенных в Мраморном море, в 20 милях от Стамбула (или в полутора часах плавания от него). Когда-то на Принкипо ссылали соперников византийских императоров, теперь же остров большую часть времени пустовал, и только летом туда приезжали отдыхающие [61]. Он прибыл на этот «остров с красными утесами, окруженный глубокой синевой» (как выразился Макс Истмен) 8 марта 1929 года и поселился на просторной, но запущенной вилле на окраине главного поселка острова. У ворот, ведущих к снятому для Троцкого зданию, в котором почти не было обстановки, несли караул турецкие полицейские. Но, как и в советском Сухуме, куда Троцкий приезжал на лечение, здесь имелась веранда, выходящая на море. Лев Седов обосновался на первом этаже, где он занимался обширной перепиской своего отца, а сам Троцкий начал устраивать себе кабинет на втором этаже. Он пытался перебраться в Европу, но никто, начиная с немецких социал-демократов, которых Троцкий неустанно высмеивал, не желал выдавать ему визу [62]. Находясь на Принкипо, Троцкий обличал ложь советского режима, и отголоски его разоблачений расходились по всему миру, проникая и в кабинет Сталина [63].

Находясь в Советском Союзе, Троцкий лишился какой-либо возможности выступать публично, но за границей он не только писал для периодических изданий на нескольких европейских языках, но и основал русскоязычный «Бюллетень оппозиции» (большевиков-ленинцев). В написанной им вступительной заметке от издательства он отстаивал право партийной оппозиции на существование и обещал читателям факты и документы; в этом же духе он написал открытое письмо рабочим СССР, в котором отрицал, что добровольно покинул Советский Союз [64]. ОГПУ распространяло слухи о том, что Троцкий был выслан с целью оживить революционное движение на Западе; тем самым подавался сигнал эмигрантам-белогвардейцам убить его [65]. «Бюллетень», издававшийся в Париже небольшим тиражом, было невозможно легальным путем достать в СССР, хотя на протяжении какого-то времени некоторые из советских должностных лиц, выезжавших за границу, контрабандой привозили эти экзотические листки домой и распространяли их [66]. Выпуски «Бюллетеня» содержали поразительно точные отчеты о проходивших в Москве закрытых партийных собраниях с участием Бухарина, который сетовал: «На 12-м году революции ни одного выборного секретаря Губкома; партия не принимает участия в решении вопросов. Все делается сверху», на что ему отвечали криками: «Где ты это списал, у кого? У Троцкого!» [67]

Вообще говоря, Троцкий отказывался считать себя союзником Бухарина и тех, кого он считал выразителями мелкобуржуазных классовых интересов. «Правые считают, что если дать больше простора индивидуальному крестьянскому хозяйству, то нынешние трудности могут быть преодолены, – писал он в марте 1929 года в статье, также помещенной в первом номере «Бюллетеня». – Ставка на капиталистического фермера (европеизированного или американизированного „кулака“) несомненно даст плоды, но это будут капиталистические плоды, которые на одном из довольно близких этапов приведут к политическому крушению советской власти… Курс на капиталистического фермера абсолютно несовместим с диктатурой пролетариата» [68]. Тем не менее в глазах Сталина «правые уклонисты», желавшие продолжать прежнюю партийную политику – нэп, стакнулись с разгромленной левой оппозицией, желавшей покончить с нэпом. Те и другие, критикуя партийную линию, демонстрировали отсутствие единства в партии, а следовательно, ее слабость, тем самым подавая капиталистическим державам сигнал к интервенции и свержению социализма. А так как Сталин воплощал в себе партийное единство и решимость строить социализм, по логике вещей он становился первым кандидатом на уничтожение. Тем самым оппозиция политике Сталина приравнивалась, в том числе благодаря стараниям Вячеслава Менжинского, председателя ОГПУ, к терроризму