. В «Правде» съезд был назван «съездом победителей». Диктатор великодушно позволил вернуться в партию видным деятелям оппозиции после того, как они еще раз публично признали свои ошибки. С трибуны съезда прозвучали их мазохистские призывы к «единству», причем Каменев защищал личную диктатуру Сталина (хотя он же отважно осуждал ее на XIV съезде) [1088]. Бухарин, которого Сталин в дальнейшем назначил главным редактором «Известий», заявил на съезде относительно правого уклона: «…эта [наша] группировка неминуемо становилась центром притяжения всех сил, которые боролись с социалистическим наступлением, т. е. в первую очередь наиболее угрожаемых со стороны социалистического наступления кулацких слоев, с одной стороны, их интеллигентских идеологов в городах – с другой», что усилило опасность «преждевременной интервенции». Он дал высокую оценку плановому хозяйству и пошутил: «Гитлер… желает оттеснить нас в Сибирь… [а] японские империалисты… хотят оттеснить нас из Сибири, так что, вероятно, где-то на одной из домн Магнитки нужно поместить все 160-миллионное население нашего Союза» [1089].

В первый вечер работы съезда с четырехчасовой речью, задавшей его тональность, выступил Сталин. «Говорил… не торопясь, будто беседуя, – записывал в дневнике очевидец. – Острил. Чем дальше говорил, тем ближе был к аудитории. Овации. Взрывы смеха. Полнокровно. Но речь практичная, работная» [1090]. Сталин призвал к подотчетности, упомянув о «трудностя[х] нашей организационной работы, трудностя[х] нашего организационного руководства. Они гнездятся в нас самих, в наших руководящих работниках, в наших организациях… ответственность за наши прорывы и недостатки в работе ложится отныне на девять десятых не на „объективные“ условия, а на нас самих, и только на нас». Он осудил бюрократические методы управления («при помощи резолюций и постановлений») и призвал к критике снизу, трудовому соревнованию, к тому, чтобы начальство посещало заводы и поля, и чтобы квалифицированные рабочие вернулись из контор на производство, и к нетерпимости в отношении тех, кто не исполняет указания вышестоящих органов. «Их надо без колебаний снимать с руководящих постов, невзирая на их заслуги в прошлом» [1091].

После того как аплодисменты утихли, Сталин привел пример пустословия вместо реального руководства.

Сталин: Как у вас обстоит дело с севом?

Руководитель: С севом, товарищ Сталин? Мы мобилизовались. (Смех.)

Сталин: Ну, и что же?

Руководитель: Мы поставили вопрос ребром. (Смех.)

Сталин: Ну, а дальше как?

Руководитель: У нас есть перелом, товарищ Сталин, скоро будет перелом. (Смех.)

Сталин: А все-таки?

Руководитель: У нас намечаются сдвиги. (Смех.)

Сталин: Ну, а все-таки, как у вас с севом?

Руководитель: С севом у нас пока ничего не выходит, товарищ Сталин. (Общий хохот.) [1092]

Сталин многозначительно добавил, что функционеры на местах, «ставшие вельможами… считают, что… законы писаны не для них, а для дураков».

Он противопоставил СССР капиталистическому миру, заявив: «Среди… бушующих волн экономических потрясений и военно-политических катастроф СССР стоит отдельно, как утес, продолжая свое дело социалистического строительства и борьбы за сохранение мира». Сталин без всякой иронии обвинил капиталистов в углублении эксплуатации рабочих «через усиление интенсивности их труда» и фермеров «путем проведения политики наиболее низких цен на продукты их труда». Как он выразился, в фашизме и особенно в национал-социализме «невозможно обнаружить… даже атома социализма» и, соответственно, фашизм нужно рассматривать «как признак слабости буржуазии, как признак того, что буржуазия уже не в силах властвовать старыми методами парламентаризма… ввиду чего она вынуждена прибегнуть во внутренней политике к террористическим методам управления», а во внешней – к «политике войны». Не называя вероятного агрессора, он предвещал «новую империалистическую войну», которая «наверняка развяжет революцию и поставит под вопрос само существование капитализма в ряде стран, как это имело место в ходе первой империалистической войны»