Вскоре после этого Сталин присутствовал на двух встречах с писателями – не в здании ЦК на Старой площади, а в роскошном особняке, выделенном Горькому в центре Москвы (Малая Никитская, 6), – шедевре стиля модерн, отобранном у дореволюционного промышленника и мецената Степана Рябушинского. Сначала 20 октября 1932 года Сталин и его приближенные встретились с писателями, состоявшими в партии, и Сталин на этой встрече разъяснил решение партии о роспуске РАПП. Он превозносил непревзойденную силу театра, ссылаясь на пьесу Александра Афиногенова «Страх», которую посмотрели миллионы зрителей; ее автор в драматической форме передал колебания в среде интеллигенции, но он же вывел в своей пьесе женщину-коммуниста, которая заявляет: «Мы будем бесстрашны в классовой борьбе и беспощадны к классовому врагу», а другой персонаж пьесы, ангелоподобная девочка, спрашивает: «Папа, кто главней – левый загиб или правый уклон?.. По-моему, главнее всего – двурушники» [1066]. Однако Сталин стремился к тому, чтобы присутствовавшие на встрече лояльные партийцы взяли на себя роль наставников. «…росло и множилось море беспартийных писателей, которыми никто не руководил, которым никто не помогал, которые были беспризорными, – указывал он. – В свое время я тоже был беспартийным… и во многом не разбирался. Но старшие товарищи не оттолкнули меня из-за этого, а научили, как овладеть диалектическим методом» [1067].

Шесть дней спустя на новую встречу с диктатором и его приближенными были приглашены и беспартийные писатели. Приглашения делались только по телефону и сопровождались просьбой не разглашать факт приглашения – возможно, для того, чтобы усилить у получивших его чувство избранности. (Ни Бедный, ни Булгаков приглашены не были.) Лишь немногие из 50 собравшихся литераторов когда-либо встречались со Сталиным, не говоря уже о том, чтобы провести целый вечер в его обществе. Все были взволнованы до крайности. Во время первого же перерыва писатели столпились вокруг Сталина, и один из них задал вопрос о государственных дачах. «Из-под кустистых бровей быстро и внимательно глазами проходит по рядам присутствующих, – на следующий день записывал в личном дневнике литературный критик Корнелий Зелинский. – Когда Сталин смеется – а смеется он довольно часто и быстро, – жмурясь и нагибаясь над столом, то брови и усы бегут врозь и в лице появляется нечто хитрое… Сталин, что никак не передано в его изображениях, очень подвижен… Он очень чуток к возражениям и вообще странно внимателен ко всему, что говорится вокруг него. Кажется, он не слушает или забыл. Нет, оказывается, он все поймал на радиостанцию своего мозга, работающую на всех волнах. Ответ готов тотчас, в лоб, напрямик, да или нет. Тогда понимаешь, что он всегда готов к бою. И в то же время берегитесь, если он хочет понравиться. В его распоряжении громадная гамма усыпляющих средств» [1068].

Сталин хотел организовать сплоченное сообщество видных писателей, чьи слова имели бы вес, но которых при этом можно бы было более или менее контролировать. «Я забыл поговорить о том, что вы „производите“, – сказал он после того, как дал слово многим писателям. – Существуют разные виды продукции: пушки, паровозы, автомобили, грузовики. Вы тоже производите „товары“, „труды“, „продукцию“… Вы – инженеры человеческих душ… Как справедливо говорил кое-кто из вас, писатель не может сидеть на одном месте; он должен ознакомиться с жизнью страны. Справедливые слова. Люди преобразуют жизнь. Именно поэтому я предлагаю тост: за инженеров человеческих душ»