Тем не менее проводившаяся Столыпиным решительная кампания арестов, казней и ссылок обескровила революционное движение. Вместо грандиозных первомайских демонстраций прежних лет, служивших выражением силы пролетариата, левые были вынуждены довольствоваться сбором жалких денежных сумм для семей бесчисленных арестованных и организацией «красных похорон» безвременно усопших. В число тех, чьи жизни унесла борьба, входил и Георгий Телия (1880–1907). Родившийся в грузинской деревне, он проучился несколько лет в сельской школе, а в 1894 году, в 14-летнем возрасте, перебрался в Тифлис, где получил работу на железной дороге и еще подростком принимал участие в организации забастовок 1898 и 1900 годов. Он был уволен и затем арестован. Подобно Джугашвили, Телия страдал от болезни легких, но в его случае дело обстояло намного серьезнее: заразившись в царской тюрьме туберкулезом, он умер от него в 1907 году [492]. «Тов. Телия не принадлежал к числу „ученых“, – отмечал будущий Сталин на похоронах Телии в его родной деревне, – но он прошел «школу» тифлисских железнодорожных мастерских, выучился русскому и приобрел любовь к книгам, являя собой образец пресловутой рабочей интеллигенции» [493]. «Неиссякаемая энергия, независимость, глубокая любовь к делу, геройская непреклонность и апостольский дар», – такими качествами Джугашвили наделял своего друга-мученика [494]. Далее он сообщил, что Телия написал большую статью «Анархизм и социал-демократия», оставшуюся неопубликованной якобы из-за ее конфискации полицией. Анархисты появились в Грузии в конце 1905 – начале 1906 года, став еще одной проблемой для расколотых на фракции левых – и вопрос о том, как быть с ними, служил темой многочисленных дискуссий [495]. В июне 1906 года – январе 1907 года Джугашвили опубликовал ряд своих статей под почти такой же, как у Телии, шапкой – «Анархизм или социализм?» – и в тех же самых грузинских периодических изданиях.

«Анархизм или социализм?» даже рядом не лежал с «Манифестом коммунистической партии» (1848) или «18 брюмера Луи Бонапарта» (1852), написанных таким гуру, как Карл Маркс (г. р. 1818), в такие же молодые годы. И все же в малооригинальных антианархистских статьях Джугашвили мелькает множество имен, помимо Маркса: Кропоткин, Каутский, Прудон, Спенсер, Дарвин, Кювье [496]. Кроме того, заметно, что марксизм стал для Джугашвили теорией, объяснявшей все на свете. «Марксизм – это не только теория социализма, это – цельное мировоззрение, философская система, – писал он. – Эта философская система называется диалектическим материализмом» [497]. «Что такое материалистическая теория?» – спрашивал он в своем стиле катехизиса, впоследствии получившем большую известность. «Простой пример, – писал он: – Представьте себе сапожника, который имел крохотную мастерскую, но не выдержал конкуренции с крупными хозяевами, прикрыл мастерскую и, скажем, нанялся на обувную фабрику в Тифлисе к Адельханову. Цель сапожника, – продолжает Джугашвили, не называя своего отца Бесо по имени, – состоит в том, чтобы накопить капитал и снова открыть собственное дело. Но в конце концов «мелкобуржуазный» сапожник поймет, что ему никогда не скопить капитала и что в реальности он – пролетарий …за изменением материального положения сапожника, – заключает Джугашвили, – в конце концов последовало изменение его сознания» [498]. Таким образом, с тем чтобы объяснить марксистскую концепцию материализма (социальное существование определяет сознание), будущий Сталин выставляет своего отца как жертву исторических сил. Переходя к практической стороне дела, он пишет: «Пролетарии работают день и ночь, но тем не менее они остаются по-прежнему бедными. Капиталисты не работают, но тем не менее они богаты». Почему? Потому что труд стал товаром, а средства производства принадлежат капиталистам. В конце концов, – утверждает Джугашвили, – рабочие победят. Но им предстоит упорная борьба: забастовки, бойкоты, акты саботажа, – а для этого им нужна Российская социал-демократическая рабочая партия и «диктатура пролетариата»