В 1905–1906 годах, после поражения от рук японцев, в России разгорелись энергичные дискуссии в отношении того, что называлось внешнеполитической ориентацией (и что мы бы назвали большой стратегией). Санкт-Петербург в 1892 году уже заключил оборонительный союз с французской Третьей республикой, но Париж ничем не помог России, когда та воевала в Азии. Наоборот, Германия во время трудной Русско-японской войны предлагала России благожелательный нейтралитет, а союзная Германии Австро-Венгрия не стала пользоваться ситуацией для усиления своего влияния в Юго-Восточной Европе. Тем самым открылось пространство для консервативной переориентации с демократической Франции на союз, основанный на «монархическом принципе» – то есть на союз России с Германий и Австро-Венгрией, в чем-то служивший возвращением к старой бисмарковской Лиге трех императоров. Однако против такого варианта единым фронтом выступали российские конституционные демократы – англофилы, желавшие сохранить союз с республиканской Францией и обеспечить сближение с либеральной Британией ради того, чтобы укрепить российскую Думу [503]. В августе 1907 года, всего через два месяца после совершённого Столыпиным конституционного переворота, сузившего думскую избирательную базу, премьер-министр высказался за англо-русское соглашение [504]. Столыпин был более-менее германофилом и не испытывал симпатий к конституционной монархии в британском стиле, но во внешней политике его заклятые враги, конституционные демократы, добились своего, поскольку сближение с Британией представлялось для России наилучшим путем к обеспечению мира, в то же время, как считал Столыпин, не препятствуя и сохранению дружеских отношений с Германией [505]. Это было вполне логично. При этом англо-русское соглашение 1907 года не представляло собой чего-то значительного, сводясь главным образом к разграничению сфер влияния в Иране и Афганистане [506]. Но в отсутствие параллельного договора с Германией, хотя бы на символическом уровне, скромное англо-русское соглашение 1907 года привело к утрате равновесия.

На самом деле Николай II подписал договор с Германией: в 1905 году интриган Вильгельм II во время своего ежегодного летнего круиза, на этот раз проходившего в Балтийском море, 6 июля (19 июля по новому стилю) пригласил Николая II на тайную встречу, и Николай с готовностью принял приглашение. Цель кайзера заключалась в создании континентального блока, выстроенного вокруг Германии. «Никто не имеет ни малейшего представления о встрече, – телеграфировал Вильгельм II на английском, языке, на котором они с царем общались. – Стоит полюбоваться лицами моих гостей, когда они увидят твою яхту. Чудесный жаворонок… Вилли» [507]. Вечером в воскресенье 23 июля он встал на якорь у побережья российской Финляндии (вблизи от Выборга), рядом с яхтой Николая II. На следующий день кайзер предъявил проект короткого тайного соглашения о взаимной обороне, согласно которому Германия и Россия должны были прийти друг другу на помощь в случае войны с третьей страной. Николай понимал, что такой договор с Германией нарушал условия договора с Францией, и настаивал, чтобы с ним сперва был ознакомлен Париж, на что кайзер не соглашался. Тем не менее Николай II все-таки подписал этот так называемый Бьёркский договор. Российский министр иностранных дел, как и Сергей Витте (только что вернувшийся из Портсмута в Нью-Гэмпшире), шокированный этим сюрпризом, требовал, чтобы договор считался недействительным до тех пор, пока его не подпишут и французы. Николай II уступил и 13 ноября (26 ноября по новому стилю) подписал составленное Витте письмо Вильгельму II о том, что вплоть до создания русско-немецко-французского союза Россия будет соблюдать свои обязательства перед Францией. Это привело Вильгельма II в ярость. Германо-русский союз, формально так и не отмененный, был разорван