. В то время как японский генеральный штаб оценивал шансы на победу в лучшем случае как пятьдесят на пятьдесят – возможно, перестраховываясь, – русские правящие круги были уверены, что в случае войны они победят [334]. Также и британский военно-морской атташе сообщал о преобладающем в Токио мнении, что Япония «сломается» [335]. Кто-кто, а Николай II должен был быть проницательнее. Будучи царевичем, он повидал Японию собственными глазами в ходе беспрецедентного (для российского наследника престола) большого турне по Востоку (1890–1891), когда меч японского убийцы едва не лишил жизни будущего царя, навсегда оставив шрам у него на лбу. (Кузен Николая, состоявший в его свите, отвел второй удар меча своей тростью.) Но уже став царем, Николай в преддверии войны отзывался о японцах как о «макаках», как называется азиатская разновидность короткохвостых обезьян [336].

Дипломаты на русско-японских переговорах пытались достичь modus vivendi посредством раздела добычи, состоявшего в обмене признания русской сферы влияния в Маньчжурии на признание японской сферы влияния в Корее, но «патриоты» в обеих странах упорно настаивали на абсолютной необходимости владеть и Маньчжурией, и Кореей, чтобы защитить ту или иную из этих стран. Япония, ощущавшая свою слабость перед лицом европейских держав, совместно посягавших на Восточную Азию, скорее всего, пошла бы на компромисс, если бы к нему была готова и Россия, но оставалось неясно, на что реально согласится Россия. Клика придворных интриганов во главе с Александром Безобразовым раздувала подозрения в адрес Японии, замышляя проникновение в Корею при одновременном личном обогащении посредством лесной концессии. Безобразов не занимал министерской должности, однако Николай, пользуясь своими «прерогативами самодержца», часто удостаивал его аудиенций, цинично используя Безобразова, чтобы ставить на место своих собственных министров, включая Витте. Мнения Николая II часто менялись, и он не всегда мог их четко сформулировать. Он не желал держать собственное правительство в курсе дела, не говоря уже о том, чтобы прислушиваться к советам его членов. Поэтому российская дальневосточная политика становилась все более и более непрозрачной и бессвязной [337]. Еще до того, как переговоры о сделке с Россией зашли в тупик, и после продолжительных внутренних дискуссий и споров японские правящие круги решили начать полномасштабную превентивную войну. В феврале 1904 года японцы разорвали дипломатические отношения и атаковали русские корабли на якорной стоянке в Порт-Артуре, нанеся стремительный удар по неповоротливому русскому гиганту с целью продемонстрировать свою недооцененную доблесть, прежде чем обращаться к третьей стороне с просьбой о посредничестве, если это входило в их намерения [338]. Помимо разгрома российского Тихоокеанского флота, японцы сумели высадить на Корейском полуострове пехоту, которая повела наступление на русские позиции в Маньчжурии. Все это стало сильнейшим потрясением. «Жить так, как мы жили вчера, уже нет более физической возможности», – заявляла в передовице даже архиконсервативная русская газета «Новое время» 1 января 1905 года. Владимир Ленин в тот же день заявил, что грандиозная военная машина самодержавия – «гроб повапленный» [339]. Россия отправила свой Балтийский флот в плавание длиной в 18 тысяч морских миль на другой конец света. Семь с половиной месяцев спустя, в мае 1905 года достигнув театра военных действий, восемь современных броненосцев, построенных опытными рабочими Санкт-Петербурга, были быстро потоплены в Цусимском проливе и ушли на дно, не спуская флагов