" отменяешь^>77, а другой рукой разрешаешь издание этой сатанинской книги. Чтобы церковь, которую ты хочешь взять в свои союзники (а, может, и в соратники?), думала, что затевается какое-то очередное обновленчество? На базе Мишиной ереси? Зачем тогда было храм Христа-Спасителя взрывать^>78?

Так что не получилось ни помощи Булгакову, ни дружбы с ним – только слово "Миша" осталось.

Париж стоит мессы, а церковь стоит Миши», – усмехнулся Сталин. «Сто́ит и стои́т. Как положено стоит – на защите Отечества».

Он взял со стола вчерашнее («позавчерашнее, уж семь часов как позавчерашнее», – поглядел на часы Сталин) "послание пастырям и пасомым" митрополита Сергия и зачитал:

"Наши предки не падали духом и при худшем положении потому, что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы – православные, родные им и по плоти и по вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может. Тут есть дело рабочим, крестьянам, ученым, женщинам и мужчинам, юношам и старикам. Всякий может и должен внести в общий подвиг свою долю труда, заботы и искусства."

«А ведь не прими я того решения и не борись против полного удушения церкви с соратничками, пока те были при власти (в меру сил, конечно, но вполне эффективно), молчал бы сейчас местоблюститель Патриаршего престола.

Как молчит сейчас эта "Настя в рясе"^>79 (хотя что ему говорить, он еще в тридцать восьмом Гитлеру написал "лучшие люди всех народов, желающие мира и справедливости, видят в вас вождя в мировой борьбе за мир и правду"). Сам молчит, а его присные публично хвалят "освободительный поход" вермахта. Дескать, "коммунистический режим – гораздо большее зло для России". И у нас было бы также, но не при товарище Сталине. Наш-то Сергий и про эту зарубежно-православную не забыл намекнуть – без упоминания названия, конечно, но кому надо поймет:

"Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если, сверх того, молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объяснится еще и лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена родине и своему пастырскому долгу…"

«И про "жалких потомков врагов православного христианства" ввернул. Хотя, не такие уж они и "жалкие". Да и врагами были лишь в прошлую войну.»

Сталин вспомнил фразу Гитлера из его телеграммы, полученной им в тридцать девятом, вскоре после "перерыва" в тройственных переговорах: "Германия возобновляет политическую линию, которая была выгодна обоим государствам в течение прошлых столетий".

«Да, столетиями дружили с Германией – даже когда ее на свете не было. Послушай последний царь своего последнего умного советчика^>80, который ему и об этом писал (с подробностями!), глядишь, и остался бы в живых. И обе страны названия бы не поменяли, и правили бы в них императоры. Не де-факто – де-юре.

Так что не было у наших стран исторических противоречий. Ты это знал, посему и разрешил своим подчиненным вступить в переговоры с гитлеровцами. Инициативу проявили они, мы же с ними просто согласились. А кто бы не согласился? Как можно не соглашаться с объективным ходом развития того самого исторического процесса?