– Никак нет, Иосиф Виссарионович.

– Оставьте немецкое консульство в покое. Сначала разберитесь, а потом уже докладывайте. Вы меня очень расстроили, Ягода! Очень!

– О-хо-хо! Не знаешь, где получишь по шее! – вздохнул нарком, положив трубку. – Давай, Агранов, исправляйся. Начни, наконец, думать.

– Версий может быть множество! – в свою очередь вздохнул Агранов. – Только какая устроит хозяина? Поди угадай!

– Ты набрасывай, а потом будем вместе решать!

– Тогда по порядку. Первая. Киров до революции работал во Владикавказе в газете, которую издавала Кадетская партия. Что если предположить, что его прежние соратники, кадеты, решили убить его, как ренегата своей партии. Вторая. Его могла заказать собственная жена, с которой у него были весьма непростые отношения.

– Стоп, Яша! Ты опять о своем! – прервал его Ягода. – Товарищ Сталин ясно дал понять, что мы не должны касаться имени Кирова в негативном ключе. Наши версии должны исходить из того, что товарищ Киров в своем убийстве не виноват!

Пинкертоны задумались.

– Я собрал сюда лучших сыщиков страны, и никто ничего не может сказать! – выразил неудовольствие нарком. – Совсем мышей перестали ловить. Может, вас всех выгнать, к чертям собачьим, и набрать молодых?

– Разрешите! – поднялся один из наиболее опытных сыщиков. – Мы с вами можем предполагать все, что угодно. Но все версии разбиваются о личность Николаева. Я думаю, что уважающий себя заказчик не будет доверять исполнение преступления такому ненадежному киллеру. Николаев – неврастеник, и то, что он вообще довел свой замысел до конца, можно приписать чуду. Ежу понятно, что, если такой горе-киллер попадется в руки правосудия, он сдаст всех и расскажет все, что знает и чего не знает. Если он до сих пор этого не сделал, получается, что он – одиночка.

– Чушь! – возразил Ягода. – Николаев сам признался Сталину, что действовал по заданию тайной организации! Наше дело найти эту организацию! А если вы хотите рассуждать о психологии убийцы, сдайте свое удостоверение и идите преподавать в медицинский институт!

– У нас только один выход! – заметил Агранов. – Нужно посадить в камеру к Николаеву наших людей, которые будут раскручивать его на разговоры. Авось, что-нибудь да узнаем!

Так и сделали. Но поскольку приказ прошел через несколько инстанций, его слегка не так поняли, и в камеру к Николаеву подсадили сотрудников НКВД, одетых в форму.

Впрочем, Николаеву было все равно. Он действительно много болтал, но все его речи были бессвязными и напоминали бред сумасшедшего.

Так продолжалось несколько дней, но однажды из потока бреда удалось вычленить три фамилии: Котолынов, Шацкий и Румянцев.

Агранов отнесся к этому серьезно. Следователи засели за картотеку и вскоре выяснили, что все трое были руководителями комсомола в Ленинграде в первую половину двадцатых годов. Они, как все ленинградское начальство, поддержали Зиновьева в борьбе со Сталиным, после чего были сняты с должностей и исключены из партии.

В деле появился след зиновьевской оппозиции.

Ягода перекрестился, помолился (хотя был неверующим) и пошел докладывать новую версию Сталину.

– Получается, что зиновьевцы взялись за оружие? – задумался вождь народов. – Вполне возможно. Николаев работал под руководством Котолынова и Шацкого в комсомоле. Они имели на него влияние. Похоже, что в этот раз вы на верном пути.

– На верном! – обрадовался Ягода, у которого гора упала с плеч.

В Ленинграде прокатились аресты среди бывших руководителей комсомола. Однако все они признавались только в критике Сталина и существующих порядков, но решительно отрицали, что давали указания убить Кирова.