Я уже вылетаю из кабинета, когда слышу, как Егора просят задержаться. Ему говорят что-то про разбор полетов и прокуратуру, но мне неинтересно. По памяти добежав до лифта, я бесконечно часто жму кнопку вызова, но тот тащится с самого низа с постоянными остановками. Так чертовски медленно!

Слишком медленно.

Позади раздаются шаги, и я легко догадываюсь, кто стоит за спиной.

Возникает острое желание сказать Егору какую-нибудь гадость или хотя бы колкость – за все то, что я тут по его вине пережила, но меня отвлекает звук входящего сообщения. Я замечаю на экране имя того самого компьютерного друга, который пишет очень странные вещи, на которые я отвлекаюсь.

По его словам, ситуация подозрительная: снимки и видео с камер явно подтерты. Нет ни одного доказательства моего присутствия на временном участке, где я сидела впереди рядом с Егором. Как будто меня и не было с ним.

Что вообще происходит?

Я даже не сразу понимаю, что Егор обращается ко мне, настойчиво повторяя мое имя.

– А? – переспрашиваю я, а лифт-то уже остановился на первом, и Егор ждет меня за его пределами.

– Я подвезу, – выдает он привычную фразу.

И мне бы отказаться, сепарироваться от него, да вызвать, черт возьми, такси! Но я послушно следую за Егором, как будто иначе нельзя.

Правда, даже сидя в его «мерседесе», я не могу успокоить жужжащий рой мыслей в своей голове. Происходящее не дает мне покоя. Я не могу перестать думать и чувствую напряжение Егора.

– А у тебя нет идей, кто бы так усердствовал, чтобы подставить тебя? – интересуюсь я у него.

Ну, мало ли.

Он же медлит с ответом, будто бы в самом деле перебирает варианты.

– У меня… нет.

– Ты что, – вдруг догадываюсь, – тоже считаешь, что я замешана?

Да как он…

– Нет, – обрывает этот виток мыслей, – не считаю. Я считаю, что должен был соблюдать предполетный отдых, вместо того чтобы изображать рыцаря в сияющих доспехах. Ну, или трезвого водителя.

Я прыскаю.

– Тебя никто не принуждал. Ты вообще мог высадить меня прямо там, у бара.

Егор поворачивается ко мне на светофоре.

– Знаю.

– И рыцарь, кстати, из тебя так себе, – не могу сдержаться я, чтобы не добавить.

– Ага.

Меня до колик раздражает его это «ага».

– Ну что?

– Ничего.

– Да говори ты уже! – требую я, потому что меня бесит дурацкая недосказанность.

– Ничего, сказал же!

Егор как раз заворачивает ко мне во двор, когда я вспыхиваю синим пламенем. Этот его стальной тон слишком похож на тот, что из прошлого. Но я больше не позволю ему так со мной разговаривать.

– Если тебе есть что сказать мне, то самое время! – почти кричу я, отстегивая ремень и разворачиваясь к нему всем корпусом. – Вместо того чтобы «агакать», можно открыть рот и нормально поговорить, как обычно это делают взрослые люди!

– О чем? – следом взрывается он. Неужто сталь достигла температуры плавления? – О том, что ты ходячая катастрофа? О том, что каждый раз портишь мне жизнь?

Да что он…

Ладонь врезается в его колючую щеку еще до того, как я успеваю подумать, что делаю. Я, конечно, против физического насилия и лучше бы, наверное, не стоило мне распускать руки, но я сейчас не буду об жалеть об этом. Не перед ним. Он не посмеет обвинять меня во всех смертных грехах. Я не навязывала ему свое общество. Я виновата во всем происходящем не больше, чем он.

Пылающий синий взгляд прожигает мою кожу – в тех местах, я уверена, она даже плавится. Мои пальцы пекут. Его щека стремительно краснеет.

– Пошел ты, – рычу я под нос и выскакиваю из машины прежде, чем Егор хотя бы чем-то ответит.

Ничего не хочу. Знать его не хочу. Думать о нем – тем более!

– Да постой же ты! – догоняет меня злой голос уже где-то совсем рядом, и меня резко разворачивают на сто восемьдесят градусов.