В Красном уголке была гармонь 2-х рядка. Я на своей радиостанции в Автофургоне подбирал мелодии, пытался играть одновременно левой и правой рукой.

Мрачный капитан – начальник «точки» (А чего ему веселиться – он явно был умным мужиком), изоляция от мира достала и его. Он избавил нас от всяческих армейских ритуалов, изнуряющих людей. (Вечерние и утренние поверки, гауптвахты, отбой по команде и т.д.). Не говорю уж о муштре. После дежурства – свобода.

Прямой начальник, лейтенант, зелёненький только из училища, почему-то заигрывал с нами. С ним было уютно. Ходили в Пещеры стрелять из его пистолета. Славный парень.

Разнообразие вносили грозы, особенно зимние. Тучи накрывали всё вокруг. Вся аппаратура в металлических автофургонах и, когда источник разрядов рядом, грохот непередаваемой силы. Старослужащие бросали своё боевое дежурство и выбегали из фургонов в соседний домик, стоящий рядом. По моим понятиям в металлическом заземлённом фургоне безопасней, но этот грохот за пределами того, что может выдержать человек.

Спускались на лыжах в базовую деревню, где армяне брали в стирку бельё, обратно – спиртное.

Меня предупреждали, что ни грамма в деревне перед подъёмом не употреблять. Я всё- таки, утоляя жажду, допил вино из кружки и едва добрался до казармы. Сердце выскакивало. Отдыхал лёжа на снегу. Правда, встретили меня примерно за километр по традиции с компотом, за что я до сих пор благодарен сослуживцам. А армянскую чачу выпить – это просто беспримерный подвиг. Старослужащие, чтобы не попортить аппаратуру, пили это пойло над тазиком.

Итак, событий почти не было. Я придумал себе поездку в Нахичивань, к зубному, вернулся со справкой и без зуба. Помню, зашёл в чайхану, гудящую от мух. Сел за столик. Когда мои соседи взмахивали ладонями, то в вазочках вместо чёрной шевелящейся массы, появлялся белый сахар. Никому это не мешало.