Я смотрел на это, как на увлекательное происшествие и возможность (первый раз на легковушке) покататься.

Рудик отвлёк сторожа, вызвав его куда-то (как сын директора). Я с Федей и дамой поехали, подсадили Рудика и двинулись в поля по пыльным бархатным дорогам.

У всех было состояние ликования. Я ощутил, что значит «пьянящее чувство свободы…». Что-то подобное я испытал за рулём кургузого «Москвича». Права были только у меня. Конкурентов не было.

Сдуру поехали за город через реку. Милиция засекла нас. Забрали авто и права у меня. Рудик сказал: «Завтра всё вернут». Так и случилось.

Йошкар-Ола того времени – интернациональный город, приятный даже, пожалуй, тёплый, но бывала и поножовщина.

В ходу, правда, были глупости вроде: «Ты чё, как не русский?» или «Не русский, что ли?». Но это без злобы, от глупости. Хотя я сейчас понимаю, что это не просто. Всё-таки это говорили люди, считающие, что русский – это эталон и высшее творение Божье или природы, как угодно.

Стойкая система провинциальной жизни: на троих и на танцы. Однажды танцы в музыкальном училище (почти женском) кончились дракой. Я, Володя и Федя Ребров отбивались от музыкантов. Благо мужчин там было мало.

Про мой фонарь под глазом брат сказал: «Ну, конечно, скрипичный ключ был тяжёлым».

Мои друзья, Саша Бакулевский (он вполне заслуженно стал народным художником) и Гера Огородников учились в Казанском художественном училище. Упорно шли к поставленной цели. Я же так и не мог определиться, куда податься.

Эта проблема решилась сама собой. После окончания техникума и нескольких месяцев «работы» на заводе меня призвали в Армию. Появилась возможность 3 года думать о будущем.

Вместо эпиграфа:

Подписка о неразглашении Гостайны (20 лет) закончилась (истекла?) 43 года назад

Я опускаю всё, что предшествовало этой командировке на «точку» на горе Галин-Кая (высота 3300 метров). Обо всём, по возможности по порядку, позже. А пока, пройдя 3-х месячный курс молодого солдата и приняв присягу, я, как считало командование, готов выполнить любое задание. По тем временам я был образованной персоной. В то время лейтенанты после окончания училища тоже имели лишь среднее специальное образование. Именно из-за диплома Йошкар-Олинского радио-механического техникума я и влип в эту командировку через 4 месяца после прибытия в Баку. Этот «трансфер» в горы начинался нормально. Поезд Баку-ст. Норашен в Армении шёл вдоль иранской и турецкой границ. Было интересно рассматривать, что там за колючкой. А там бело штанные пограничники, какие-то упряжки ослов, кибитки и горы, горы. Чужая жизнь. Сосед по плацкарте уверял, что кибитки с ослами (в смысле упряжки) с женской обслугой пограничников. Гуманно, однако. Может быть и врал, не знаю. Неизвестность тревожила. Что дальше? Почему начальство так доверилось моему диплому, не проверяя мои знания? Знания как раз и были слабые. Всё свалилось мне на голову неожиданно. В итоге я тащил с собой чемодан специальной технической литературы. У частей ПВО нет мирного времени. На ст. Норашен меня встретили водитель Письмеченко на грузовике, и старшина и повезли меня в Армянскую деревню. Там была база. Зимой – это тупик, конец пути. Деревня примерно на уровне 1000—1200 метров. На каком уровне появился снег, не помню, но деревня была уже в снегу. Туда, на точку теоретически можно было добраться, если нет сильных заносов, но только на бульдозере, да и то под вопросом.

В доме на базе было тепло. В углу за печкой штабель хлебных листов. Серые раскатанные «портянки». Овечий сыр в этих «портянках» и зелёный чай- обычная еда армянских крестьян здесь.