Камень, на котором она сидела, обладал магическим свойством: с него Долина казалась маленькой, бескрайние просторы, по которым нужно скакать на коне не один десяток дней, можно было окинуть взглядом. Увидеть, сколько в темно-зеленой гуще лесов утопает городов, полей, дворцов и храмов… сколько детей…

«Утопает», – слово резануло, как лезвие.

Ирен знала, что бой будет проигран.

И эта безысходность, лишенная даже крупицы надежды, зарождала в ней незнакомое чувство – чувство отчаяния.

Ньёрк неохотно пощипывал губами мох с камня и черными умными глазами поглядывал на хозяйку. Его длинная грива тоже не поддавалась порывам ветра, как и плащ, и лишь самые тонкие пряди у челки чуть приподнимались. С самого рассвета он послушно переминался с ноги на ногу около этого валуна и терпеливо ждал свою наездницу. Ньёрк как будто чувствовал, что хозяйке необходимо уединение и не мешал.

Время шло. Она все никак не садилась, и мышцы его спины начинали испытывать неприятные покалывания от нетерпения. Конь подошел к хозяйке и ткнулся мордой в ее колено. Его глаза говорили, что ему не терпится понести ее вдоль песчаного берега реки, а потом, оттолкнувшись от воды, помчать по верхушкам леса, чтобы она , и все птицы ей в ответ, цветы переливчатым эхом, затрубил ветер в глубоких дуплах деревьев. Но Ирен безучастно потрепала его гриву.

– Мальчик мой, мы с тобой проиграем сегодня. Пришло время и нам посмотреть смерти в глаза.

Она не отрывала взгляд от сизых очертаний далеких гор, мутное черное облако уже вырисовывалось на горизонте. Ирен вдруг прижала ладони к лицу и нагнулась к коленям. Ньёрк беспокойно обнюхивал ее волосы и жалобно раздувал ноздри, как будто ему было больно дышать. Хотелось плакать, но тело было лишено такой способности много лет назад. И теперь только обжигающие судороги в носу и горле говорили о том, что тело страдает вместе с душой.

Солнце, всегда такое спокойное и величавое, медленно опускалось за вершины гор. Это был последний закат в жизни Ирен.

В ней вдруг проснулась жадность… В легкие сладким нектаром втекал воздух, наполненный ароматами трав. Ветер хлестал ее упругими порывами, как глупый задорный мальчишка. Солнечные лучи, отражаясь в воде красными бликами, превращали озера в пылающие рубины, переливающиеся в малахитовых лесах…

В голове шевельнулась тоскливая мысль о том, что Ирен до сих пор дева, не познавшая любви… Хотя, разве сейчас время думать об этом?

Она прощальным взглядом окинула Долину, неожиданно легко поднялась с камня и прыгнула в седло, плащ напомнил о себе сильным ударом о спину. Ньёрк ободряюще заржал и вихрем поднялся в воздух, но Ирен сразу охладила его пыл.

– По земле, Ньёрк, давай по земле.

Конь послушно опустился. Во время бега каждый удар копыта тяжелым гулом прокатывался по равнине. Тревожно стало вокруг, и жители, которые еще не успели покинуть свои дома, засобирались быстрее.

Ирен надеялась, что подданным хватило времени собраться. Она еще в прошлое полнолуние назад приказала жителям покинуть города и спрятаться в ущельях Великих гор, надеясь спасти их жизни от надвигающегося страшного сражения. Сражения, которое она проиграет. Потому что правители Долины всегда проигрывали.

Это был страшный своеобразный симбиоз: Долина строилась, развивалась и цвела, а потом Всадник разрушал ее до основания. Чем ярче было развитие, тем сильнее разрушения.

Всадник приходил с Запада, свирепый и безжалостный. Он рассекал воздух и бытие своим присутствием. Копыта его вороного коня, как цунами, сравнивали с землей города. Всаднику не нужны были драгоценности, молодые девы или другие дары. Он просто разрушал, сметая все на своем пути. Он становился цельнее, он проявлял свою суть, испытывая ледяное, едкое чувство безнаказанности и превосходства от содеянного. Предания говорили, что особое удовольствие он получал от убийства правителя и его семьи, оставляя полуживую Долину обезглавленной. Это была наивысшая грань самодовольства – видеть в глазах отчаяние, отсекать красивые аристократичные головы холодным лезвием своего меча.