Утром в субботу я встала рано. Нас собирали возле школы, чтобы оптом посадить в автобус и отвезти в лагерь, который находится где-то в горах Таджикистана. В лагере нас встретили большие и не очень деревянные домики, покрашенные синей краской, которая закучерявилась от перепада температур и на ощупь была приятно-шершавой.
Вообще-то лагерь был летний. Летом в Таджикистане достаточно жарко, даже в горах, до сорока градусов в тени. Зимой в тех же горах холодно, иногда идёт снег. Осенью – как повезёт. Каникулы начинались в конце октября, и с погодой нам повезло не очень, было зябко. В лагере, как выяснилось, отопление не предусмотрено.
Нас попросили взять тёплую одежду. Мы с подругой взяли таджикские галоши и длинные узорчатые шерстяные носки – джурабы. Это огонь, конечно, тогдашний писк моды. Мы все в них ходили, независимо от возраста и национальности.
Галоши были низенькие, чёрные, как лаковые, но при этом очень мягкие. Внутри галошу выстилала бархатная тряпочка тёмно-вишнёвого цвета. Это была обувь на все случаи жизни: зимой с джурабами, осенью и весной без. И вот мы с подругой Зулькой, со зверскими начёсами, со стрелками до висков, в джурабах и галошах, вышагивали по лагерю.
Поселили нас в домике-бараке на сорок железных кроватей с сеткой под матрасом, на которой было очень здорово прыгать, и мы безудержно прыгали, когда никто из вожатых не видел. Всех девочек поселили в один барак, парней в другой, чтобы не смешивались.
Разделили нас всех на семь небольших отрядов, которые по очереди помогали готовить еду в столовой. Мы чистили в большие алюминиевые чаны с ручками картошку и морковь. А по вечерам все собирались в маленьком голубом домике с шиферной остроконечной крышей почти до земли и пели песни под гитару. Тут официально можно было встретиться и пообщаться с парнями.
Парни нас с Зулькой увлекали тогда очень. Я была безнадёжно влюблена в Абдика Кузиева, примерно со второго класса. Зулькины предпочтения всё время менялись. В этот раз её выбор пал на Артура. Это было удобно: Абдик и Артур были друзьями, а мы с Зулькой подругами. Зуля фанатела тогда от легендарного Виктора Цоя, а Артур играл на гитаре и был корейцем – всё сходилось.
Мы гуляли по лагерю туда-сюда с боевым раскрасом на лице, в надежде встретить парней. Если вдруг это удавалось, делали гордый и независимый вид, демонстративно перешёптывались и громко смеялись, иногда оборачиваясь. Это у нас был такой флирт на расстоянии.
Близко можно было подойти только вечером, когда все собирались вокруг гитары. Сидели гурьбой, иногда слегка касаясь друг друга. Я не решалась сесть рядом с Абдиком, выбирала варианты напротив, чтобы видеть его. Абдик был балагур, близнец по гороскопу, он был очень лёгкий и компанейский. Артур был надёжный, устойчивый такой, занимался вольной борьбой. Мне нравилось, как он поёт, я бы слушала его и слушала. Тогда я подумала, что это хорошая идея – научиться играть на гитаре и быть в центре внимания. Но почему-то мне нравился невысокий юркий Абдик без гитары. Я смотрела на него и слушала, как Артур поет: «Гудбай, Америка, о-о-о…».
Слушала, смотрела и думала, как хорошо всё-таки, что мама отпустила меня в этот лагерь.
Вы когда-нибудь ходили драться? Или, как это у нас в Душанбе называлось, махаться? Если честно, я этого очень боялась – боялась физической боли.
Дома меня почти никогда не били. Помню пару раз. Первый – когда мы с братом не могли поделить, кто с собакой пойдёт гулять и переписывались друг на друга. Мама тогда раздала нам обоим крепких подзатыльников. Второй – когда папа пришел выпивший с работы. Он называл это «Оля, я устал» и обычно ложился спать, но не в этот раз. Не помню, до чего он докопался, слово за слово, и понеслось. Я была дерзким подростком. Не успела оглянуться, и мне прилетело от отца по носу, впервые в жизни.