Работали в команде – один срезал шакалкой гроздь, второй ловил её внизу в большой пакет или сумку. Опасное было это дело, нас часто гоняли и преследовали хозяева, но виноград был вкусный и соблазн был велик. «Киш-миш» чёрный и белый, «дамские пальчики», «тайфи»… Ммм!..

И всё же самое вкусное – это толчёная вишня или ежевика в бутылке. С вишней было всё просто – кто успел, тот и съел. Вишни росли повсюду, как зелёные насаждения, они были ничьи, и мы спокойно обрывали ягоды, как только они намекали на спелость.

С ежевикой было сложнее. Обычно она оплетала большие бетонные заборы и гаражи. Проще всего ежевику было набрать, забравшись на крышу гаража. И переступая с крыши на крышу, можно было собрать самые большие и сочные чёрные ягоды. Никогда не забуду этот вкус, ничего вкуснее я в жизни не пробовала.

Особым гурманством считалось набрать ягоды в чистую стеклянную бутылку из-под лимонада или кефира. Дальше подбиралась палочка, лучше свежесорванная вишнёвая. В бутылку предварительно насыпали сахар, потом собирали ягоды, достаточно было одной трети бутылки, затем всё это толклось «волшебной» палочкой. В результате получалась сочная, густая, почти чёрная, ароматная масса с фиолетовым оттенком. Можно было пить её из бутылки, а ещё лучше смаковать, облизывая вишнёвую палочку с терпким привкусом коры.

Так мы сидели где-нибудь на лавочке, болтали, грелись на вечернем солнышке, наслаждаясь трудами прошедшего дня.

– Оля, Оля! – мама громко кричала в окно с шестого этажа не своим голосом.

Было около одиннадцати вечера. Мы сидели с Зулькой и Алёнкой во дворе на выбивалке для ковров. В Душанбе они стояли почти в каждом дворе, сваренные из металлических труб в профиль, похожие на две буквы А, соединённые между собой длинной трубой. Вечер был тёплый, ласковый, домой не хотелось. С мамой был уговор: пока мне нет шестнадцати, я гуляю до одиннадцати, не позже.

Одиннадцати ещё не было, но почему-то мама уже истошно кричала. «Не похоже на неё», – подумала я. Обычно она не кричит, значит, что-то серьёзное. Я попрощалась с девчонками и метнулась к подъезду, он у нас крайний. Дом шестиэтажный, с выступающими лифтовыми шахтами. Я всегда считала его «недоделанным».

В Душанбе в домах до пятого этажа лифтов не делали, только в редких девятиэтажках нового образца. В нашем доме было шесть этажей. Такое ощущение, что изначально был план построить девять, но деньги неожиданно кончились, и крышу положили там, где положили. Мы жили на шестом этаже. Я вызвала лифт, который ехал мучительно долго.

Наконец-то я рванула по лестничному пролёту. Налево – наша квартира №71. Обычно, если я загулялась позже обещанного, то сразу не вхожу, стою какое-то время у двери, молюсь. Когда мне было ещё лет семь, одна странная женщина разговорилась со мной во дворе и посоветовала молиться. Я жаловалась, что боюсь идти домой из-за того, что родители будут ругать. Молитва была простая: «Ангел мой, будь со мной, ты вперёд, я за тобой!». Обычно мне это помогало, но сегодня другой случай. Я не опоздала.

Дёргаю ручку двери – открыто.

– Оля, где ты носишься? У тебя собака рожает! – мама чуть не плакала и металась по коридору.

Папа тоже был дома, трезвый, и не знал, куда себя деть. Коля стоял в растерянности. Орта бегала по коридору и поскуливала, из неё торчали задние лапки щенка. Я почувствовала, как резко прояснилось в голове, медлить было некогда – нужно было срочно действовать.

– Перчатки! Найдите мне резиновые перчатки! – крикнула я по дороге в ванную. Тщательно помыв и просушив руки, натянула перчатки. От них пахнуло тальком и резиной. Мы с братом и Ортой остались втроём в нашей с братом комнатой.