лица: жалость сквозь осуждение. Начал обсуждение

дел, но Левон перебил:

– Папа, ты прочитал письмо Давида?

– Нет. Ты ведь его читал. Не могу. Бедный мальчик

не заслужил такого позора. До конца жизни не смогу

смотреть ему в глаза, а к Грише и на похороны прийти

постесняюсь. Как там Гриша?

30

– Дядя Гриша – очень плох, кстати, от него скры-ли, что произошло на обручении, и объяснили отъезд

Давида, якобы он должен закончить в Штатах свои де-ла, чтобы собраться назад навсегда.

– Почему якобы?

– Потому что Давид никогда не вернётся на родину, даже чтобы похоронить отца. Он дал матери деньги

на похороны и обещал: как только отец умрёт, вызовет

её к себе, но приехать сам не сможет. А дяде Грише

осталось совсем немного, может, месяц, может, два, а может, и две–три недели.

Акоп Левонович застонал, провёл ладонью по лбу.

– Папа, прочти письмо Давида.

– Потом.

Левон резко встал, взял письмо и начал читать:

«Дорогой дядя Левон, я должен объясниться и, хотя

моей вины в случившимся не вижу, попросить у Вас

прощения. Я не придавал серьёзного значения мечтам

моего отца видеть своей невесткой Наргиз, потому что

такая необыкновенная девушка современного мира, как она, обычно сама выбирает спутника жизни.

А Наргиз не видела меня много лет, и я даже не мог

представить, что даст согласие на брак со мной.

У меня в Штатах есть женщина, с которой по объ-ективным причинам я не оформил официальный брак.

И ребёнок. Я не поставил своих родителей и родственников в известность. Сначала не был уверен в прочно-сти наших с ней отношений, потом из-за болезни от-ца. Не вижу в этом никакой своей вины, потому что

никому не обязан отчитываться о своей личной жизни.

31

И я никогда не поручал отцу просить для меня руки

Наргиз.

К сожалению, в свой приезд я попал в ловушку, наверное, поступил глупо, утаив правду ото всех, кроме

Наргиз. Я рассказал ей в день обручения о том, что

у меня в Штатах уже есть семья и попросил её фиктивно обручиться, а потом разорвать обручение, чтобы

избежать скандала. Мне показалось, что это самый

лучший выход из положения.

Но Наргиз нашла настоящий и единственный выход. Я восхищён её красотой и неординарностью.

И желаю большой и настоящей любви Вашей необык-новенной дочери. Давид»

Акоп Левонович откинулся в кресле и захрипел:

– Что?! Дай сюда!!!

Вырвал письмо у сына, руки его дрожали, буквы

плыли перед глазами. Потом Акоп Левонович смял

письмо и кинул его в угол комнаты.

– Закажи билет в Москву. Для меня.

Левон тяжело вздохнул. И опять посмотрел на отца

с жалостью:

– Папа, в Москву тебе ехать не надо. Наргиз нашла

в Москве Арсена и осталась в госпитале, чтобы за ним

ухаживать.

Левон никогда не видел отца таким растерянным

и жалким. Он подошёл к бару, вытащил бутылку коньяка, разлил коньяк в хрустальные рюмки, одну

из которых протянул отцу, другую залпом осушил сам.

– Ты мне говоришь об этом сейчас? – почти

с ненавистью спросил сына Акоп Левонович.

32

– Ты был совершенно невменяем эти три дня.

– Какой ещё Арсен? Они ведь никогда не дружили.

– Да. Но Наргиз, оказывается, была в него влюблена.

– Что значит влюблена?! – заорал Акоп Левонович. – Какая ещё любовь?! – и вдруг, резко поменяв

тон, испуганно спросил, – А этот Арсен, случайно, не женат?

– Нет, нет. – Левон ободрительно закивал головой, – тут в этом плане всё чисто. Ни жены, ни женщины, ни девушки, ни ребёнка.

– Ты уверен?

– Да. Бедный парень и не успел. Прямо с пятого

курса – на фронт. Нет, я знаю точно. Мы искали со-провождающих, когда отправляли его, раненого, в Москву. У него одна старенькая бабушка, сама больная. Мать где-то затерялась, и никого из близких