– Наргиз, мы найдём человека, который будет

за ним ухаживать. Вернись домой, не совершай непро-стительной глупости.

– Нет, я не брошу его. Чужой просто возьмёт деньги и ничего не будет делать для Арсена, ведь его нельзя

будет проконтролировать. Пусть Арсен встанет на но-ги и уйдёт к другой, если есть другая.

Каро со стоном сел на скамью, не сводя с Наргиз

полных непонимания глаз.

– Наргиз, сестрёнка, пойдём сейчас домой. Арсен

больше не один, я сегодня останусь рядом с ним, возможно, уже сегодня найдём надёжного человека из наших. И ты каждый день сможешь приходить сюда, 27

проверять, навещать, теребить врачей. Наргиз, это

не твоё дело – убирать грязь за больным.

– А чьё это дело – убирать грязь? А если бы мой

отец не стал бы бизнесменом, не открыл бы банк

и остался бы безработным строителем, как почти все

его коллеги, с которыми он работал и о ком слышать

сейчас не хочет – без средств к существованию, тогда – можно было бы? Тогда убирать дерьмо за пре-старелым в США – это был бы предел мечтаний для

такой девушки, как я! Правда? Я не боюсь грязной

работы в том смысле, в котором понимаешь её ты.

Есть честная работа и есть нечестная. Есть грязные

люди с чисто выбритыми лицами, французским пар-фюмом и маникюром.

– А ты, похоже, очень сильно любишь этого Арсена, – задумчиво сказал Каро, – Надо же. Есть, оказывается любовь в наш испорченный век.

Наргиз повернулась к Каро спиной. На них без

стеснения глазели люди и это нервировало и без этого

взвинченную Наргиз. Она чувствовала себя беспомощным птенцом, впервые вылетевшим из тёплого

надёжного гнезда, чтобы попробовать первые взмахи

крыльями.

Каро подошёл к ней и обнял за плечи:

– Наргиз, ты права во всём. Но, согласись, ты ведь

в Москву приехала не из–за Арсена, тем более, вы да-же не встречались. Подумай о его реакции, когда

к нему вернётся сознание.

– Он меня любит, – зардевшись, сказала Наргиз, – я это почувствовала, когда мы случайно встрети-28

лись в кафе во время его последнего приезда с войны.

Он на меня так смотрел! Это все заметили. А теперь, когда я останусь с ним в госпитале, никто не посмеет сказать, что он хочет на мне жениться из-за моих денег.

– Ах, вон оно что! – Каро рассмеялся. – Ах, Наргиз, Наргиз… – и вдруг Каро зашёлся в смехе. —

Похоже, Арсену не отвертеться. – потом Каро сал се-рьёзным. – Нет, нет, Наргиз, всё правильно. Я рад

и за тебя, и за Арсена. Конечно, такой гордый парень, как бы он тебя не любил, не позволил бы себе открыто проявить чувства. Можно как угодно это назвать: ложной гордостью, предрассудком, но это – факт.

Так что мне ничего не остаётся, как оставить тебя

здесь, наедине со своей судьбой. Но, разумеется, мы

каждый день будем приходить сюда, навещать вас

с Арсеном. И если что надо – всё будет сделано.

Наргиз обняла Каро. Это была её первая большая

победа в жизни.

29

Глава 3. Отец

Для Акопа Левоновича отказ Наргиз от обручения

стал ударом. Злость на дочь, затмившая ему рассудок, ввергла в депрессию. Ведь он всё делал ради своих детей, и вдруг неповиновение, дерзость, самостоятельность —

других объяснений поступку Наргиз он даже не искал.

Поэтому, когда Левон принёс ему письмо от Давида, не прочитал его сразу. Наверное, впервые за свою

жизнь, он сильно напился и теперь приходил в себя

после жестокого похмелья. Когда постаревший, с посе-ревшим лицом, снова появился в офисе и увидел письмо на столе, отодвинул его в сторону, испытывая стыд

и вину перед бедным мальчиком, скорей всего, про-явившим верх великодушия в своём прощальном

письме. Позвал к себе сына.

Как обычно очень внимательный Акоп Левонович

заметил, что у Левона какое-то странное выражение