Мне не послышалось?

Нет. Король действительно хохочет — громко и пронзительно. Неповторимый, опьяняющий звук. Затем осторожные смешки позволяют себе и все остальные присутствующие.

Кроме королевы, разумеется. Ее глаза пылают гневом.

Король, насмеявшись, берет ее руку и подносит к губам.

— Не важно, кому принадлежит эта девушка, — говорит он, улыбаясь. — Потому что мое сердце принадлежит только тебе, любовь моя.

Он стягивает с себя тюрбан, обнажая рыжую копну. Дамы задыхаются в притворном удивлении и хором опускаются в поклоне.

Екатерина натянуто улыбается.

— Мой дорогой муж.

Остальные мужчины тоже снимают нелепые головные уборы, позволяя фрейлинам разглядеть себя получше.

Рядом с моим братом стоит Генри Норрис — его ближайший друг, чьи черные волосы зачесаны назад, а губы искривлены в ироничной ухмылке — такой же, как у Фрэнсиса Брайана, нашего с Джорджем кузена. Брайан толкает Норриса в бок и указывает на пышногрудую девицу у окна. Они выглядят как волки, готовые начать кружиться вокруг добычи.

Самое приятное впечатление производит тот мужчина с кентским акцентом и пронзительно-синими глазами. Теперь, когда он снял тюрбан, его золотисто-русые кудри выглядят взъерошенными, будто он только-только встал с постели.

Кто же это…

Королева щелкает пальцами, и я вздрагиваю. Музыканты в углу начинают играть. Но Екатерина лишь садится в кресло, всем своим видом показывая, что музыку она попросила только для удовольствия короля.

Когда он наклоняется, я всё еще стою в реверансе. Его голос вызывает приятный трепет в груди.

— Добро пожаловать в Англию, госпожа…

В его глазах вопрос. Как жаль, что он не запомнил меня по «Шато Верт».

Я покорно шепчу:

— Болейн. Леди Анна Болейн.

— Добро пожаловать в Англию, госпожа Болейн.

Король улыбается, и мне хочется расплавиться от этой улыбки.

2. Глава 2

Гринвич, январь 1523 года

Моя дерзкая выходка в покоях королевы должна была закончиться позорным столбом или изгнанием со двора, но меня не тронули. Вместо этого я стала, ну… всеобщим посмешищем? Шутихой. Той, кого обходят стороной.

Репутация моей сестры и так всегда лежала на мне мрачной тенью, но даже она не била по моей самооценке так, как этот парад насмешек. Его возглавляет графиня Суррей, которая прожигает меня взглядом из-под своего остроконечного капюшона. Она смотрит на меня, как на сгусток грязи.

Графиня — одна из любимых дам королевы, готовая наброситься на каждого, кто, по ее мнению, оскорбил ее госпожу. А еще она жена моего дяди — Томаса Говарда, графа Суррея. Полагаю, из-за этого графиня презирает меня с утроенной силой. Она ненавидит любого, кто хоть как-то связан с ее мужем, даже собственных детей.

Интересно, если я прилюдно назову ее тетушкой, она начнет дымиться, как ведьма от святой воды? Но я не буду проверять, конечно же. Вместо этого я отворачиваюсь от ее кривой ухмылки.

Сегодня в Большом зале Гринвича гремит последний пир в честь Рождества, и я намерена получить хотя бы минимум удовольствия.

Зал полон народу. Жар от свечей и танцующих тел греет воздух и горячит щеки. Разодетые дамы глупо хихикают от пошлостей, которые им шепчут мужчины. Но украдкой все эти женщины смотрят на нашего короля, и я тоже смотрю.

Он танцует со своей младшей сестрой, герцогиней Саффолк, у которой я была ее фрейлиной в те короткие месяцы, что она считалась королевой Франции. Я наивно полагала, что могу рассчитывать если не на ее дружбу, то хотя бы на сострадательный нейтралитет, но всякий раз, когда она видит меня, на ее лице расцветает презрение.

Мой брат сегодня тоже здесь, и, похоже, ему не весело. Он прислонился к дверному косяку и звонко хохочет, но меня не обманывает его смех. Его глаза переполняет горечь.