Продлил время аренды того автомобиля, в котором забыл вещи, когда ехал к институту Яны. И взял новый, чтобы не отсвечивать под ее окнами. Срисует еще, а мне ведь совсем это не нужно.

Управился быстро, а спустя всего полчаса довольно оскалился, когда Золотова наконец-то снова вышла из своего подъезда...

8. Глава 4.1

Тимофей

Моментально внутренне ощетинился, и мой мир сузился до одной-единственной девушки, фиксируя малейшие изменения в ее облике.

А что? Дополнительный допинг для моей ненависти не помешает, что определенно тут же кипучей химией поступит в кровь при виде того, как она прихорошилась для встречи с другим парнем.

Но взгляд лишь поверхностно облизал фигурку, упакованную в черный спортивный костюм из теплого футера с капюшоном и в пальто, но теперь уже длиной ниже колена. На голове легкая шапочка — под вечер похолодало. На ногах высокие кеды. С рюкзаком.

А если там в нем вещи для ночевки у ее «тюбика»?

Блядь!

Но не насрать ли мне? Так совершенно! Пф-ф-ф...

Ладно, куда она такая, вся на стиле, на расслабоне потопала-то вообще? Прищурился, на мгновение взявшись за ручку двери, собираясь выйти из салона, дабы припустить за ней. Но тут же понял, что Золотова походкой от бедра, словно бы этот гребаный мир принадлежал лишь ей одной, вышагивала в противоположную от метро сторону.

А посему я завел двигатель, а затем медленно и осторожно покатил за ней, чуть притормаживая перед выездом на проспект и отмечая, что Яна зависла в телефоне, стоя на автобусной остановке. Переписывалась с кем-то и улыбалась, чуть качая головой.

Завис опять, погружаясь в ее такие незатейливые эмоции. Словил тупую боль за ребрами. Скривился.

А спустя всего лишь минут пять вновь тронулся с места, так как Яна наконец-то села в подъехавшую «гармошку» и отчалила. Я, естественно, за ней.

А в черепной коробке будто бы армагеддон случился! И черти заплясали, повизгивая от нетерпения. Им, как и мне, до зуда в костях хотелось знать, кто же он.

Тот, к кому Яна вот так снарядилась, на ночь глядя.

Стерва сукиного сына!

Ладони закололо нещадно от срывающегося с них напряжения. Оно с электрическим хрустом и привкусом металла на языке сгущало в салоне автомобиля воздух, делая его тяжелым, словно сироп. Именно от этого, мне с каждым проглоченным километром в погоде за ненавистной блондинкой, становилось все тяжелее и тяжелее дышать. Почти до асфиксии.

И мозг так чертовски услужливо подкидывал мне, как засвеченные негативы, возможные варианты скорого будущего: как ее уже на остановке встретит какой-то молодой и жизнерадостный парнишка, счастливо улыбаясь от уха до уха, закрутит ее в объятиях, пока она сама будет весело смеяться, откинув голову. А потом они, переплетя свои пальцы в нежном, трепетном жесте неспешно побредут домой, о чем-то тихо перешептываясь.

О своих мечтах, которые обязательно для них сбудутся.

О секретах, которые никто, кроме них, не будет знать.

О планах на лето, которое отпечатается в их памяти яркими, сочными красками. Потом они расскажут о нем своим детям, потом и внукам, сидя в креслах-качалках у трескучего камина все так же, как и в молодости, держась за руки.

У них все это будет. Целая жизнь — одна на двоих! Жаркая. Страстная. До самого конца.

Почему я в этом пареньке увидел самого себя? Потому что я, блядь, такой фантастический дебил...

Сука!

На светофоре, нарушая правила, почти развернулся. Почти плюнул на все и уехал прочь от этой черной дыры, что так стремительно меня засасывала в свою смертельную бесконечность. А потом в окне автобуса врезался в слишком идеальные черты Золотовой и, кажется, не дыша, потонул.