И ладони сжались в кулаки. Придушить ее захотелось так, что перед глазами красная пелена вспыхнула. И только одно желание билось раненой птицей — схватить эту суку за тонкую шею, трясти до икоты от страха, чтобы наконец-то узнать, какого хрена она все это со мной сделала?

— Карамельный будешь, ба?

— Давай, внучка, только маленький. А себе большой возьми, а то совсем как скелетинка ты у меня стала.

— Да ладно тебе...

— Зря ты съехала от меня, Яночка. Так хоть я тебе что готовила, а теперь и не покормит никто. Эх...

— Ба, ну не начинай.

— Все, молчу-молчу, — отмахнулась старушка, а я враз оскалился.

Как зверь, чей разум уже поразил вирус бешенства. И всю грудную клетку разворотило в одночасье, потому что весь пазл в голове внезапно сложился в уродливую картинку: Яна все это время жила сыто у бабули, а тут усвистела. И о причине гадать не приходилось, ведь девы молодые из родного дома только в одном случае сваливают — когда мужик появляется на небосклоне и взрослой жизни с ним хочется.

Значит, она влюбилась в него. По-настоящему. И теперь смотрит на него, как на божество, в глаза заглядывает, позволяя делать с собой все. Трогать. Трахать. Гнуть под себя.

Аж затрясло. Затошнило резко. Голова разорвалась от внезапной нестерпимой боли.

И что-то внутри меня лопнуло с диким визгом. Кровь кипеть перестала — вмиг остыла и заполнилась ледяной шугой. Сердце в шоке зависло. Легкие стопорнулись, будто бы меня со всей дури пнули в живот.

Все! Что еще мне нужно знать?

Какого хера я встал тут, как вкопанный, облизывая ее взглядом и вслушиваясь в ее голос?

У Золотовой новая жизнь! У нее все охуенно! Она и думать забыла, что год назад знатно нагадила мне в душу и ушилась дальше фестивалить! Оставляемое за ее спиной пепелище эту стерву не беспокоило.

Ее мир заполнен сахарной ватой.

Мой же — чистый вакуум. Равнодушный. Остывший. Но я лишь до поросячьего визга рад этому, потому что помню, как меня разматывало тогда, год назад, в шаге от пропасти. И мне бы прислушаться к своей интуиции, сдержать данные себе обещания и, возможно, тогда я бы не скатился в пропасть мешком, набитым кровавыми костями.

Где я оступился?

После вечеринки за городом Золотова две недели была на больничном. Я же занимался самоуничтожением. Первым, что сделал — нарушил те правила, что нарушать вообще нельзя. Тем более из-за бабы.

Я поехал к Кахе и въебал ему. Вот прям от души.

И пока он вытирал со своего до усрачки довольного лица кровь, смеясь и скалясь на меня, я сделал ему последнее китайское предупреждение.

— Царенов, я не понял, ты сохранился, что ли, или просто от рождения такой тупой?

— Мой косяк, — заржал парень, приподнимая ладони над головой, — но сам пойми, такая красота бесхозная ходит. Я не мог удержаться, Тим.

— Трахнул ее? — прошипел я.

— Ты меня с кем-то явно перепутал, брат, — в моменте сменил веселье на злость Каха, но я больше не мог слушать его сахарные речи. И свалил в закат.

Но все равно, это было абсолютно нелогично тогда. Ведь я сам себе поклялся, что Золотова — это отработанный материал. Все, больше неинтересно. Пусть хоть со всем институтом переспит, мне и тогда дела не будет. Но другу из меня терпилу лепить я позволить не мог.

На сколько меня тогда хватило? Надолго.

Три недели, две из которых Золотова болела, а одну я был на соревнованиях, впервые в жизни отчаянно слетая с катушек и вынося своих соперников в одну калитку. А потом...

А потом сорвался. К ней.

10. Глава 5.1

Тимофей

— Молодой человек, вы что-нибудь брать будете? — вырвал меня из прогорклых мыслей голос продавщицы попкорна, а я только сейчас заметил, что холл опустел, а все зрители разошлись по местам.