Примечание: в последние годы родители используют термин «тринейджер» для своих трехлетних детей, которые демонстрируют непокорность, непослушание и упрямство, исторически ассоциирующиеся с подростковым возрастом.

И, боже мой, скажу вам, что тринейджеры полностью оправдывают все ужасы, что о них рассказывают. Тот год был полон неповиновения, вспышек эмоций и истерик (моих и моего сына)! Я просто не могла поверить, что могу быть настолько недовольна им. В такие моменты я лишь реагировала. Признаться, у меня не было нужных инструментов. Поэтому борьба за власть происходила чаще, чем мне хотелось бы признать. Я провела много ночей, плача и чувствуя, что все делаю неправильно. Пройдя через этот очень сложный этап, я думала, что преодолела бóльшую часть своего реактивного родительства. Мне казалось, что я справилась с этим, освоила многие инструменты на этом пути и снова готова еще какое‑то время спокойно плыть дальше.

Я ошибалась. Когда моему сыну исполнилось семь, а дочери – пять, мне снова захотелось биться головой о стену, но на этот раз я пыталась совладать с дочерью. В пять лет у нее начали проявляться серьезные признаки тревожности. Однажды ночью во время пандемии COVID‑19 она проснулась и закричала от страха, не в силах успокоиться. Все последующие дни и месяцы она была самим воплощением тревоги.

Благодаря своей работе в качестве педагога по воспитанию детей и преподавателя медитации я смогла помочь ей сдержать многие страхи, создав набор инструментов для работы с эмоциями. Я пыталась ей помочь посредством ролевых игр, чтобы она могла отпустить их, пела с ней песни, чтобы помочь ее гиперактивному уму, и использовала такие инструменты осознанности как наблюдение за звуками в комнате или подсчет медленных и глубоких вдохов. Но что‑то все равно не сходилось. Почему ее тревожность была такой сильной, несмотря на то, что она жила в осознанном окружении? Может быть, ей нужно было больше стабильности? Могла ли пандемия вызвать тревогу? Может, я упускала какой‑то физиологический компонент?

После долгих поисков и бесед со многими медицинскими работниками я наткнулась на возможного виновника – плесень. Мы сдали анализ на органические кислоты, чтобы проверить, есть ли она в ее организме. Тест подтвердил интоксикацию (т. е. то, что в ее маленьком теле было очень много плесени!).

Плесень содержит токсичные химические вещества, которые при вдыхании могут вызывать серьезные заболевания у некоторых людей. Не у всех есть такая же чувствительность к ней, как у моей дочери, и заражение может проявляться по-разному у разных людей. Моя дочь сходила с ума от беспокойства, как бегающий в колесе хомячок.

Мы проверили на наличие плесени весь дом и обнаружили ее почти за каждым куском штукатурки! Кошмарно?! Однозначно!

Мы съехали, почистили ее (и наш) организм от плесени лекарствами против микотоксинов, после чего моя дочь снова стала привычно независимой и счастливой (по крайней мере, бóльшую часть времени; в конце концов, она все еще ребенок).

Хотела бы я сказать, что за все время я чувствовала к ней только сочувствие и могла поддержать ее даже после бессонных ночей, наполненных ее испуганными криками, когда она больше не могла заниматься ранее любимыми делами. (Это происходило все время, что мы готовились к переезду и капитальному ремонту.) Но это была бы ложь, друзья мои. Пока организм моей дочери не очистился от микотоксинов, я раз за разом оказывалась на грани. Мне хотелось кричать вместе с ней. Мои резервы истощились, каждую свободную минуту я разговаривала с докторами и санитарными инспекторами и параллельно все еще пыталась адаптироваться к охватившей мир пандемии.