Сначала я думаю, что это вернулась Юлька. Потом соображаю, с чего ей звонить от калитки. Пока снимаю хлеб со сковороды, пока мою руки, пока иду к выходу, пока возвращаюсь, чтобы снять забытую сковороду с огня, проходит несколько минут, и вот уже стучат в дверь.

– Иду! – кричу в сторону коридора, попутно отмечая, что Маруси на кухне нет и до сковороды она не дотянется.

– Тося, стусят!

– Слышу, – отвечаю, проходя мимо своей комнаты, где за столом под бабы Симиным абажуром Маруся усердно размалёвывает раскраску.

На Юлькин манер она пытается звать меня Тессой, но получается только Тося. Мне смешно. Всякий раз вспоминается Тося Кислицына из незабвенных «Девчат», у которой «по щам пятёрки», а я, к сожалению, из первого ничего акромя куриного бульона сварить не смогу. Не дано. Но остальная философия поварихи из уральского посёлка мне близка. И в отношении халвы, и по пряникам.

Улыбаясь, я открываю дверь, и улыбка моментально сходит с моего лица.

– Артём Николаевич?

– Здравствуй, Татьяна. Разрешишь войти?

Значит, всё же то был Сашка. Однако, визита Рошанского я ждала меньше всего, скорее, Германа или самого Тимура.

Отступаю в дом и открываю дверь пошире.

– Проходите.

Любопытная мордочка высовывается из комнаты. Машу на Марусю рукой.

– Иди в комнату. Всё в порядке.

Рошанский замечает девочку и неожиданно тепло улыбается.

– Твоя?

– Ага. – Отчего-то решаю соврать.

– Похожа. Тем легче пройдёт наш разговор.

– Что вы имеете в виду?

– Может, пригласишь в комнату или так и оставишь в дверях?

Честно говоря, в иной ситуации я бы его и на порог не пустила, но сейчас уже поздно. Да и не вежливо это. Тем более, что для бывшего начальника я до сих пор Татьяна.

– Мне надо приготовить полдник. Хотите чаю?

– Хочу.

Я веду Рошанского на кухню, попутно отмечая, каким взглядом он окидывает дом. Заинтересованно, но не брезгливо. Это мне нравится. Приходит в голову мысль, что я совершенно не знаю его, как человека: чем живёт Артём Николаевич, где, есть ли у него семья. Те намёки, что я слышала от Германа относительно его половой ориентации, совершенно меня не занимают, и всё же сейчас я с большим интересом его разглядываю – так сказать, в бытовой, а не рабочей обстановке.

Одет он, как обычно, в костюм и белую рубашку, на ногах мягкие мокасины. Видно, заехал ко мне перед работой. Выглядит более расслабленным, чем обычно, и менее пугающим. Особенно, за нашим покрытым клетчатой клеенкой столом и с большой кружкой дымящегося чая. Обычно Артём пьёт кофе из напёрстков, что готовят для него бармены, а сейчас…

– Помню, вы не любите сладкое, но это пюре исключительно вкусное. Попробуете?

Предлагаю просто из вежливости, и стараюсь скрыть удивление, когда Рошанский соглашается.

– Да. Спасибо.

Ставлю перед ним небольшую розеточку и кладу рядом чайную ложку. Сама же иду заниматься Марусиными тостами.

– Ты неправильно сделала, что так ушла, – начинает Артём, и я сразу ощетиниваюсь.

– Не буду я никакой объяснительной писать. И деньги мне ваши не нужны. На своих двоих ушла, и слава богу.

– То, что на своих двоих – хорошо. Иначе и быть не могло. Но вот относительно денег ты кривишь душой. Нужны они тебе, Таня. И ты не в том положении, чтобы играть в благородство.

– Вы их принесли?  Деньги. – Спрашиваю просто так, чтобы отвлечь внимание от причины ухода, если вдруг он захочет поинтересоваться.

– Принёс, – говорит Рошанский и вытаскивает из кармана простой белый конверт. – Вот, – подталкивает его ко мне. – Здесь всё. Но будет больше, если согласишься вернуться.

Я застываю с недомазанным тостом в руках.

– Вернуться? Но зачем?