– Началось, – скривился Матвей. – Тоже мне, соловьи-разбойники.

Услышав эту фразу, казаки рассмеялись. Шейх, или старейшина, или первый воин, чёрт его знает, как его тут называют, внимательно следивший за странными незнакомцами, успел заметить, что смех возник после слов, сказанных парнем, так что уставился на него с нескрываемой злостью. Матвей ответил ему спокойным, равнодушным взглядом, словно видел перед собой не живого человека, а давно уже мёртвое тело.

Это противостояние длилось минуты полторы, после чего шейх, чуть вздрогнув, отвёл взгляд и, повернувшись к находившемуся рядом воину, что-то тихо произнёс. Кивнув, тот зло оскалился и, выехав вперёд, обнажил саблю. Указав клинком на землю, он принялся говорить, то и дело взмахивая оружием. Потом, указав кончиком в Матвея, снова ткнул саблей в землю и замолчал. Внимательно слушавшие его бедуины дружно заулюлюкали, выражая таким образом своё одобрение.

– Чего он там проквакал? – повернулся Матвей к толмачу.

– Он вызывает тебя на бой до первой крови, потому что мы не мужчины. Но если ты боишься драться даже на таких условиях, тогда бросай оружие и встань перед ним на колени. Он пощадит тебя, но сделает своим рабом.

– Ну, звиняй, командир, – развёл Матвей руками. – После такого я этого борова просто обязан выпотрошить.

– Нет, – вместо сотника быстро ответил Ахмет-хан. – Только до первой крови. Убивать нельзя. Тогда они все на нас кинутся.

– Ну, так, ежели я ему кишки выпущу, это и будет первая кровь. И она же последняя, – хищно усмехнулся Матвей, вешая карабин на луку седла. – Спроси, как биться будем? Верхом иль пешими?

Но перевода не потребовалось. Бедуин, увидев приготовления парня, заставил своего верблюда опуститься на колени и, ловко соскочив на землю, быстрым шагом вышел на середину образованной двумя отрядами площадки. Увидев, что противник при себе ничего кроме сабли и кинжала не имеет, Матвей так же спрыгнул с седла и, сняв с себя пояс с револьвером и кнутом, повесил его на луку седла. Туда же он повесил и портупею с метательными ножами.

Чуть сдвинув прямой кавказский кинжал влево, он вынул из ножен шашку и, оставив ножны на седле, шагнул ему навстречу. Бедуин, презрительно усмехнувшись, лихо провернул в руке саблю, явно красуясь.

– Да, да, самый смелый, самый страшный и с самыми большими яйцами, – усмехнулся Матвей, вызвав очередной взрыв казачьего смеха.

Сообразив, что смеются над ним, бедуин раскрутил саблю и с рёвом пьяного тираннозавра ринулся в атаку, нанося мощный удар сверху вниз.

– Не, ну это даже не смешно, – возмутился Матвей и, улучив момент, сделал быстрый шаг вперёд и в сторону.

Пропустив удар противника мимо себя, он просто резко толкнул его плечом, сбивая с ног. Не ожидавший такого финта араб запутался в собственных ногах и со всего маху грохнулся на землю. Саблю он при этом не выпустил, что Матвея только порадовало. Это означало, что боец он опытный и повидал всякое. Сделав шаг назад, парень жестом предложил противнику подняться.

Зло зашипев, бедуин вскочил на ноги и тут же взмахнул саблей, надеясь зацепить его самым кончиком. Качнувшись корпусом назад, Матвей пропустил удар и тут же хлестнул шашкой по колену опорной ноги противника. Плашмя. Удар получился резким и хлёстким. Араб снова рухнул в пыль, взвыв от бешенства. Сообразив, что победы одним ударом не получится, он поднялся на ноги и принялся раскручивать саблю, одновременно раскачиваясь корпусом из стороны в сторону. Словно пляшущая кобра.

Легко уловив ритм его движений, Матвей плавно покачивал шашкой из стороны в сторону, словно дирижируя движениями противника. Заметив, как напряглось плечо бедуина, он понял, что сейчас будет удар, и тут же сделал шаг в сторону, пропуская клинок мимо себя, и, шагнув вперёд, прижал клинок шашки к его шее. Убивать было нельзя, но Матвей знал своё оружие. Даже такого касания было вполне достаточно, чтобы рассечь кожу.