Навсегда твой собственный Андрей».
На последней странице дневника был приклеен плотный белый конверт. Я открыла его. В конверте была фотография – первая знаменитая работа моего мужа. Он сделал эту работу в Северодвинске и получил за неё впоследствии золотую медаль на международной выставке. Натурщицей для этого простого, «без швов», портрета была я. На другой стороне снимка рукой Андрея было выведено: «Сердце у неё есть, и любить она умеет. Если не откажется за меня выйти, я буду счастлив, с нею одной только и буду счастлив».
На столе таинственно темнела икона, чадила лампадка и магически притягивала взгляд фотография покойного. К исходу сорокового дня Андрей Николаевич выглядел на ней уже не обречённым, а умиротворённым и, кажется, счастливым. Пожалуй, это была одна из лучших его работ.
Только вёрсты полосаты
Когда автобус выпорхнул из столицы, день был съеден. Стволы берёз круглились в белом мраке. Ни огней, ни встречных машин. Глушь и снег… Вякнула сирена. Через мгновение машина с проблесковыми маячками ослепила Алексея Безрукова. Писатель подождал, пока глаза не притерпелись после света к темноте, придвинулся к стеклу – роща белоствольных стушевалась…
В салоне говорили:
– Подписку дал и уехал, а девятого суд.
За что собираются судить, сидящий сзади объяснить не спешил. Тянул – «прикинь», «гады», «сучьи понятия». Безрукову казалось, что пассажир, назвавшийся Лёшкой Борщом, чешет всё по тетрадке.