Когда Деборе исполнилось четырнадцать, даже отец её согласился с тем, что дочь не соответствует нормам светского общества и что с воспитанием её надобно что-то решать. Это вызвало ещё одну ссору, но далее неё дело не сдвинулось. Дебора с Каришмой, одеваясь на манер мусульманок, с удовольствием посещали рынки и торговые лавки, а то и просто бродили по улицам. Джива требовала от них лишь явки к обеду по времени. В этом кухарка была единодушна с миссис Донован, также не терпевшей опозданий. Много позже, проведя несколько лет в Англии, Дебора осознала, насколько скверно было поставлено домашнее хозяйство в доме её родителей, живущих не по средствам и предоставивших дом слугам. Фанни выезжала довольно часто и имела широкий круг знакомств. Дебору она предпочитала оставлять дома, к великой радости последней.

Сложно предположить, что произошло бы в дальнейшем, поскольку супруги Донаван уже были должны всей округе и некоторые из прежний друзей уже не столь радостно принимали у себя красавицу Фанни, капитан же всё более впадал в зависимость от рома, хереса и прочих горячительных напитков, в связи с чем между мужем и женой начали происходить безобразные сцены. Дебора в таких случаях ночевала в комнате Дживы и Каришмы – прочих слуг к тому времени пришлось рассчитать – но восстание сипаев тысяча восемьсот шестого года погубило родителей Деборы, её же саму, уцелевшую стараниями служанок, отправили к английским родственникам.

Впоследствии Дебора не могла толком вспомнить сами события восстания, равно как и путешествие на корабле, перенесенное настолько плохо, что опекавшая её вдова начала опасаться за жизнь девушки. Память упорно не хотела отпускать лишь рыдающую Каришму, никак не желавшую отпускать подругу.

Первый год жизни в Англии оказался равно мучительным как для Деборы, так и для её родни. Миссис Эдвардс опасалась влияния, которое племянница могла оказать на трех младших кузин. Строгий этикет казался непосильным испытанием для юной мисс Донован. Обуздать её характер никому не удавалось. Предпринимались, в числе прочего, попытки направить её в пансион, но упрямая, дурно воспитанная девица сумела быстро настроить против себя и наставниц, и учениц. В конце концов сама Дебора, с трудом переносившая чопорную тетушку, решила сосредоточиться на учебе под руководством гувернанток с тем, чтобы иметь возможность начать зарабатывать своим трудом.

Затее этой не суждено было увенчаться успехом, и потому двадцатипятилетняя Дебора оставалась на иждивении всё тех же Эдвардсов, в том же доме, в том же углу комнаты. Худшее же заключалось в том, что Дебора ни тогда, десять лет назад, ни нынче, так и не начала выказывать благодарность приютившим её родственникам – хоть и осознавала в полной мере свой долг перед ними.

––

Твердо решив не затевать дальнейших ссор, Дебора последовала совету кузины, уединившись в своей комнате и занявшись выбором подходящего платья. Скудность её гардероба не требовала, впрочем, большой изобретательности: довольно быстро на свет было извлечено темно-синее, почти черное платье, и подходящая шляпка. Некоторые раздумья вызвала бежевая шаль с черной вышивкой, подарок одного из родственников отца, продолжившего службу в Индии – Дебора получила её четыре года назад, к двадцатилетию. В то время она ещё полагала, что может выйти замуж за мистера Дарри, однако год спустя тот ожидаемо предпочел девицу с приданым, наследницу поместья – небольшого, правда, но мистеру Дарри выбирать не приходилось. Ему и вовсе нечего было предложить невесте, кроме фамилии.