– Оставьте свои насмешки, моя сестра их не заслужила. У нее твердые убеждения, она почтительная дочь и потому заслуживает быть хозяйкой Беррингтон-Холла. Я совершила ошибку и достаточно за нее заплатила.

– Вот как? А ведь когда-то вы готовы были делить со мной походную палатку – с Ваших же слов.

Дебора плотнее прижалась к двери, стараясь ничего не пропустить. Обычно родительские ссоры её не касались и потому были скучны. Но сегодня разговор наконец-то шел о ней – о её будущем, об Англии, о тетё Маргарет, которая поддерживала с сестрой довольно небрежную переписку, но часто упоминалась в беседах и оттого казалась частью семьи.

Судя по звуку, отец налил себе рому. Он заговорил тише и уже спокойнее:

– Поймите, Фанни, мы должны жить своим умом. Ни Маргарет, ни ее муж никогда не дадут приданого Деборе и не станут вывозить ее в свет, невзирая на все ваши старания завоевать их дружбу. Вы потеряли расположение своей семьи, когда вышли замуж. Я не смогу обеспечить собственную дочь. Однако самостоятельно, не прибегая к помощи родственников. Выпрашивать пару шиллингов на личные расходы всегда унизительно, когда же просишь у родни, унизительно вдвойне. Сколько лет уже вы заискиваете перед Маргарет, да безо всякого толку, каетесь в своем безрассудстве ?

– Да, я была молода и глупа. Дело, однако, не только в том. Дебора своенравна и упряма, она позорит меня – и вас тоже Фрэнк, пусть вы не желаете этого видеть, а Маргарет строга и не имеет снисхождения даже к собственным детям. я могу оплатить ее образование, что позволит ей зарабатывать

– Ха! Коноплянку золоченая клетка не сделает канарейкой. Нет, Фанни, пока я жив, моя дочь не переступит порога прекрасного дома миссис Эдвардс. А если девочка немало времени проводит со слугами и их детьми, так это скорее Ваша вина, коль скоро вы не пытаетесь найти ей других занятий, более подобающих дочери джентльмена.

Послышался шорох платья – миссис Донован встала. Дебора поспешила отпрянуть от двери и метнуться по коридору, а затем – вниз по лестнице.

Эта беседа имела некоторые последствия: посчитав последний упрек мужа справедливым, мать взялась за воспитание дочки, но рвение оказалось недолгим, вдобавок вопросы девочки порой могли поставить миссис Донован в тупик. К счастью, зов светского общества оказался достаточно силен для того, чтобы прервать занятия, ставшие испытанием для обеих. Но было ещё кое-что, одна важная вещь, которую Дебора пока не осознала в полной мере, но она уже витала в её мыслях – печальное понимание того, что она не станет так же красива, как её мать, статная белокурая дама с серо-голубыми глазами, источавшая холод и оттого казавшаяся северным божеством. Слуги боялись её и вместе с тем нередко бросали восхищенные взгляды ей вслед. Дебору же никто не боялся, но и восхищения она не вызывала. Долговязая темноволосая девочка словно в насмешку получила не только имя бабушки-ирландки, но её облик, почти ничего не взяв от красавца-отца и несравненной матушки.

С раннего детства Дебора предпочитала общество кухарки Дживы, дочери некоего англичанина: сама Джива любила говорить о знатном происхождении её отца, и служанки-индуски, и её дочери Каришмы. С последней её связывала особенно тесная дружба, мало подходящая для дочери джентльмена. Мировоззрение Деборы в большой степени было сформировано причудливыми умозаключениями Дживы, веровавшей разом во всех возможных богов.

В возрасте десяти лет девочка неплохо разбиралась в Махабхарате, избрав своим любимцем Арджуну и однажды нечаянно вызвав гнев Фанни вопросом, отчего же матушка не возьмет себе ещё одного мужа, как это сделала Драупади. Именно этот вопрос послужил причиной родительской ссоры, подслушанной Деборой, и повлек некоторые изменения в её дневном распорядке. Поначалу мать пыталась читать ей отрывки из Библии самостоятельно, но, быстро устав от диковатого, своевольного ребенка, начала поступать проще, запирая Дебору в комнате на час-два с книгой и экзаменуя после.