Алина открыла рот, чтобы что-то соврать, но не успела придумать.

– Чего молчишь?

– Ничего! – Она кидает остаток своего бургера на тарелку. – Если бы ты с ней нормально обращался… Пойду домой. – Она подорвалась встать из-за столика.

Я схватил ее за руку, и она опустилась на стул. Мы снова смотрели друг другу в глаза.

– У нее был кто-то еще, – сказала Алина. – Знаю, что был, но она мне ничего не говорила.

У меня в глазах помутнело.

– И ты не спрашивала?

– Спрашивала. Она молчала как партизан. Типа, я тебе потом скажу, если все получится.

– И давно? – У меня перед глазами лицо Алины покрылось расползающимися кислотными пятнами.

– С зимы примерно.

– Больше, чем полгода… И ты молчала! Мы ведь могли быть с тобой вместе.

– Ну да, могли…

Сквозь шум моих взбудораженных нейронов прорвалась бодренькая мелодия. Что-то из «Maroon 5». Это Алинин мобильник зазвонил.

Она несколько секунд сидела, не шевелясь, будто не слышала. Потом высвободила свою ладонь из моей, полезла в сумку. Когда телефон оказался у нее в руках, она побледнела и затряслась.

Подняла глаза на меня.

– Это Соня.

15

Сказать, что я потерял дар речи, – ничего не сказать. У меня словно стул из-под задницы выдернули.

Знаете, бывает так: вот-вот ждешь чего-то очень-очень хорошего. Точно знаешь: через несколько секунд оно наступит. Ты твердо уверен. Вот и я был уверен, что кошмар сейчас закончится. Что эта тупая дыра просто на меня обиделась – решила потрепать нервы мне, а заодно и еще куче народа.

– Соня? – сказала Алина по громкой связи.

Из динамика – приглушенный шум. Как будто на заднем фоне бензопила работает или станок какой-нибудь. И больше ничего.

– Соня?!

Теперь можно различить чье-то тяжелое дыхание.

– СОНЯ, МАТЬ ТВОЮ! Скажи что-нибудь, не молчи!

Из динамика послышались всхлипы. И я узнал ее голос. Это была Соня. Она плакала. От отчаяния как будто.

– СОНЯ!!!

Гудки.

16

Мы вызвали ментов. Вернее, Алина вызвала. Началась дичайшая тягомотина. Нас увезли в отделение, по сто раз выспрашивали одно и то же. Приехали эти самые, которые меня утром раскалывали. Вызвали предков. Их тоже мариновали долго. C нами обращались как с подозреваемыми. Нет смысла про это все рассказывать. Да и вспоминать неохота. Злые рожи, неприветливые, обращение грубое. Мрак, кароч. Негатив сплошной.

Домой нас с Алиной мои родители довозили. Хотели сначала ее добросить прямо до подъезда, но я попросил нас высадить на площади, типа прогуляться. Алина меня поддержала. Мама на нас посмотрела с беспокойством, но ничего не сказала.

Мы вышли из машины и пошли через дворы в сторону Алининого дома. Молча. Было около восьми вечера, темнело.

Я иду, глядя на свои мелькающие черные рингеровские кроссовки. В ногах неприятное ощущение слабости. Алина смотрит вперед пустым взглядом.

Подходим к магазину.

– Я бы сейчас выпила, – говорит она.

– Я б тоже не против, – соглашаюсь.

– Только мне не продают.

– Мне продадут, наверное.

– Возьми мне тогда «Гараж».

– Ок. Только ты тогда тут жди.

Я состроил серьезную и умную рожу, насколько смог, и отправился в магаз. У меня обычно получается. Я вроде не то чтобы сильно взрослым выгляжу, но как-то прокатывает, сам не знаю как. Может, голос слишком поставленный для подростка.

Заходил в магаз, все еще глядя на Алину. В дверях столкнулся со сгорбленной шаркающей бабкой. Несмотря на теплую погоду, она была в толстом зимнем пальто и шерстяном платке. Все это видало виды, тыщу лет не стиралось и пованивало помойкой. Лица из-под платка практически не было видно. Начала мне что-то говорить. Наверное, мелочи просила – я не разобрал. Тупо прошел мимо.