– Сама. – с пониманием киваю.

– Отлично! Не торопись, я где–то на полчаса. – он окликает бармена. – Принесёшь девушке в мой кабинет?

Бармен кивает, внимательно меня сканирует.

Ромка, подбадривая, касается моего плеча и уходит к группе. А я, шаркая тапками, направляюсь к гардеробу.

Никита делает вид, что меня не знает. Он проходит мимо, специально так близко, что задевает и выходит из бара.

Дурак!

Видит же, что хромаю. Я могла упасть!

Провожаю его недовольным взглядом и показываю женщине в гардеробе бумажный браслет на запястье со своим номером. Она его рвёт и отдаёт пальто. Прихрамывая, я шлепаю в сторону туалетов.

Уже всё равно, как я выгляжу, но думаю не очень в этих жёлтых резиновых тапочках. Не хватает такой же шапочки на голове для полного краха и приглашения в программу «Модный разговор» на тему: «Снимите немедленно».

У туалетов компании обсуждают концерт, а я стараюсь на них не смотреть, притворяюсь, что я – не я, пялюсь на тапки и шуршу мимо.

«Соно нон Верона, соно пиккола ворона».

Хотя им всем всë равно кто я – Верона или ворона с раненым крылом.

Захожу в Ромкин кабинет и, отодвинув здоровой ногой свою обувь, устало опускаюсь на диван. Взглядом нахожу телефон возле сумки.

От мамы снова пропущенные. Разблокировав экран, набираю подругу. Долгие гудки и, о чудо, она берëт трубку.

– Ну наконец–то! – с кем–то хохоча, она отвечает моей заготовленной фразой.

Я молчу несколько секунд. Хочется ей столько всего рассказать, но боюсь, что Ромка появится в дверях и всё услышит.

Ленкин голос внезапно становится взволнованным:

– Ты где, Верон? Ты с Кариной?

– Нет, она ушла домой, потому что я.... – хочу снова обозваться вороной, но что–то слишком много сегодня чёрных птиц. – Ходячая катастрофа! – Ромкино определение звучит не так обидно.

– А я счастливый пельмень! – шепчет в трубку и хихикает. – Так ты ещё не дома?

– Нет, я в баре, а ты где? Бросила меня… – хочется плакать, вспоминаю свой вечер.

– Я с масиком, но если что – у тебя ночую!

– А как же его работа? – удивляюсь, почему его отпустили.

– Он отпросился, и мы уехали. Я тебе звонила… а теперь катаемся по городу. – она снова добавляет шепотом, повизгивая. – Я так счастлива! – слышу на заднем плане нетерпеливый голос Сашки. – Мне пора. Ты же не обидишься? – спрашивает, а я молчу. – У тебя всё нормально? Сама доберешься?

– Да. – отвечаю сухо. Не хочу портить ей вечер и ночь своими проблемами. Пусть хоть у кого–то сегодня будет радость. – Отдыхай, я тебя прикрою.

Вздыхаю и отключаю телефон, не дождавшись ответа. В дверях появляется бармен с глинтвейном. Улыбаясь, он ставит стакан на столик, лезет в карман и достает пачку «Скиттлс».

– Вот, от Романа. – парень кладет упаковку рядом с кружкой.

В детстве я обожала «Скиттлс», его разноцветные кислые камушки, но похоже переела. А может просто внезапно выросла, когда наша с Ромкой дружба закончилась.

– Спасибо. – грустно улыбаюсь и, смущаясь, убираю прядь с лица.

Бармен уходит, а Ромки всё нет. И маме боюсь звонить, и домой боюсь, но если не приду, то она будет волноваться.

Наверное.

А если то, что сказала Карина – правда, и на самом деле я никому не нужна? Меня просто все жалеют и делают вид, что любят.

Слезы просятся наружу.

Почему слова, брошенные в гневе, всегда ранят больнее, чем физическая боль? Тру лодыжку, которая немного припухла.

Возможно завтра Карина остынет, переспит всё, а я буду страдать, но делать вид, что забыла, простила. Потому что я – хорошая. Или хочу ей быть. Выпрашиваю так к себе любовь.

Её.

Родителей.

Всех!

Боже, я и правда жалкая!

Беру остывшую кружку, нужно выпить, отвлечься, пока сама себя не похоронила.