Он подошёл к окну и, облокотившись на подоконник, посмотрел на ночной город. Где-то вдали пробежал экипаж, стук его рессор нарушил мёртвую тишину. В лицо Виктора ударил холодный воздух, освежая мысли. Он чувствовал, как гнев, кипевший в его груди, постепенно угасает, уступая место чему-то более глубокому – грусти, какой-то древней.

– Ах, как же слаб человек, – прошептал он, опустив плечи. – Мы вечно стремимся к совершенству, но каждый раз спотыкаемся о мелочи, которые сами же раздуваем до размеров трагедии.

Его взгляд устремился в даль, но разум обратился внутрь себя. Перед его внутренним взором мелькали картины прошлого: детство в скромном доме, отцовский голос, полный требований, взгляд матери, всегда тревожный, но молчаливый. Все эти образы сливались в единое целое, формируя в его душе осознание, что злость, сжигающая его изнутри, не принадлежала только ему одному. Это был багаж, переданный ему годами, словно фамильное проклятие, от которого не так-то просто избавиться.

– Как же легко мы позволяем другим внушить нам, что мы недостаточно хороши, – задумчиво произнёс он, глядя на слабый свет луны. – И как тяжело потом отделить их голос от своего.

Сделав глубокий вдох, Виктор отвернулся от окна, его шаг стал твёрдым и уверенным. Он взял со стола пальто, накинул его на плечи и, схватив шляпу, решительно направился к двери. Он больше не ощущал себя узником своих мыслей. Напротив, ему казалось, что этот момент подарил ему нечто большее – новую решимость, новую надежду.

Выходя из дома, Виктор взглянул на звёздное небо и, впервые за долгое время, улыбнулся. Эта улыбка была скромной, но в ней таилась искра, способная зажечь целую вселенную. Ведь он понял: жизнь – это не об «искусстве не падать», а о «подниматься снова».

Q.S. 51: De speculo irae

(О зеркале гнева)

К ученику, однажды, пришёл гость.

Он вошёл без стука и стал ходить по комнате.

Ученик крикнул!

Гость остановился.

Это был он сам.

Они смотрели друг на друга.

Мальчик исчез.

Осталась тишина.

Commentarius:

Гнев – не враг, но зеркало, в котором отразилось забытое лицо. Гнев зовёт по имени не другого – а тебя.

Если ты разобьёшь зеркало – ты не узнаешь, кого оно отражало.

Если ты вступишь с отражением в бой – ты проиграешь, даже победив. Ты борешься с призраком,

но удар наносишь своему лицу.

Если ты склоняешь голову -

ветер перестаёт быть врагом, и становится дыханием.

Когда ты узнаешь в гневе – зов,

и в себе – отзывающегося,

всё, что было цепью,

становится дверью.

Мягкий свет луны лёг на пол.

Он вышел из дома —

не победителем,

а человеком.

В один из таких холодных зимних вечеров, когда луна бледным серпом застыла над Вечным заснеженным лесом, тропинка вдруг ожила. По ней, слегка подпрыгивая и поворачивая золотистый бок то влево, то вправо, катился самый обыкновенный, но одновременно удивительный Колобок. Он сам не знал, откуда пришёл и, если честно, куда катится, но был уверен: где-то впереди его ждёт что-то великое.

Лес, стоявший в этот час в преддверии ночной тишины, разносил звуки напева, который Колобок мурлыкал себе под нос. Неожиданно дорога оборвалась у старого дуба, под которым сидела Лиса.

– Добрый вечер, путник! – сказала она, хитро прищурив один глаз.

Колобок слегка притормозил, накренился и осторожно ответил:

– Здравствуй. Но кто ты и зачем сидишь здесь одна?

– Меня зовут Лиса, – спокойно произнесла она, хитро улыбаясь. – Но ты можешь считать меня тенью одной из мыслей, что недавно посещали тебя. Спой мне свою песенку, и, возможно, я помогу тебе понять, откуда ты и куда катишься.

Колобок задумался.

Он ведь сам до конца не понимал, почему решил отправиться в путь. Может, Лиса действительно способна пролить свет на его странствия?