Я чуть улыбаюсь – всплывает первое, что приходит в голову.

– Фильм, где люди платят временем.

Он сразу узнаёт.

– А, это где счётчик на руке.

– Да. Там всё просто: тратишь – умираешь.

На несколько секунд он замолкает. Смотрит внимательно, не в глаза, а будто чуть глубже, туда, где слова ещё не сказаны.

– Сильно, – произносит он наконец.

Я отвожу взгляд, уткнувшись в угол стола.

– Иногда забываешь, что время – тоже валюта.

Он смотрит на меня пару секунд, не мигая – взгляд будто прощупывает границы. Потом медленно склоняется ближе, не касаясь, но сокращая расстояние настолько, что становится слышно, как он дышит.

– Секрет хочешь?

Я приподнимаю брови, осторожно усмехаясь. В голосе – лёгкость, но внутри всё сжимается.

– Обычно после таких слов кого-то убивают.

Он качает головой, и в уголке губ появляется тень улыбки – почти мальчишеская, почти доверчивая.

– Только если ты пообещаешь потом свой.

Я замолкаю на пару секунд, разглядывая схему не стене – будто пытаюсь найти там ответ.

– А если мой не такой захватывающий?

– Тогда я разочаруюсь, и ты будешь жить с этим вечность.

Я поджимаю губы, колеблюсь.

Любопытство побеждает.

– Ладно. Говори.

Он делает короткую паузу.

– Я боюсь темноты. Жестко. До сих пор.

– Серьёзно?

– Ага. С детства. У меня были жуткие сны. Мама не выключала ночник.

– Сейчас включаешь?

– Нет, но, если вдруг гаснет свет – всё, крышу сносит.

Я смотрю на него чуть мягче и, стараясь скрыть улыбку, говорю:

– Ладно. Спать будем со светом.

Его голос звучит иначе, будто это воспоминание вернуло его в далёкое прошлое. Я смотрю на него и вдруг понимаю, что вижу его таким впервые – настоящим, уязвимым, без привычной бравады.

Он встряхивается и поднимает на меня взгляд:

– Что ж, теперь твоя очередь.

Я колеблюсь несколько секунд, не зная, стоит ли открывать такую личную вещь, но всё же решаю, что будет лучше предупредить его на всякий случай:

– А я хожу во сне.

Он замирает. Смотрит на меня, словно заново оценивая услышанное.

– Как это? Лунатишь, что ли? – Он хмурится, ненадолго замолкает, будто что-то прикидывает в уме. Взгляд становится сосредоточенным, почти настороженным.

– Ты… сомнамбула, – произносит он, как бы сверяясь со своими мыслями.

Его улыбка становится шире, в глазах вспыхивает странный азарт.

– Ты чего? – я чувствую лёгкую тревогу, потому что не понимаю его реакцию.

Он оживляется, закидывает руки за голову, словно нашёл ответ на какую-то загадку:

– Варя… Ты знаешь, что таких людей, как ты, один процент на планете?

Я недоверчиво фыркаю.

– Да ладно? С чего вдруг ты так подкован по вопросам лунатиков?

– Потому что я чёртов профессионал, – смеётся он. – И ты даже не представляешь, какая это крутая информация…

Я хмурюсь, не понимая, к чему он ведёт.

– Ответь на один вопрос, – произносит он серьезно, почти шепотом. – Мы с тобой раньше встречались?

– Что? – я моргаю. – Ты издеваешься? Думаешь, я какая-то новенькая?

Он улыбается – хитро, с тем самым выражением, которое появляется, когда он чувствует, что держит ситуацию в руках.

– Ладно, – протягивает он, и уголки его губ чуть приподнимаются. – Попробуем по-другому.

– Что попробуем? – я щурюсь. – Что это вообще было?

Он всё ещё не сводит с меня взгляда.

– Бывает у тебя такое, – медленно говорит он, – что ты как будто во сне, но не спишь?

Я снова замялась. Неожиданно стало не по себе.

– Иногда, – говорю тихо. – Я как будто… там и тут одновременно. Не просыпаюсь до конца.

Он кивнул снова. Слишком быстро. Слишком точно.

– А ты во сне помнишь, что делаешь?

– Бывает, – выдохнула я. Иногда даже понимаю, что это сон. И могу… менять сюжеты.

Дима откинулся назад, уставился в потолок.