– Чаю, воды? – спрашивает Эмма.

– Не надо, – говорит женщина, разминая пухлые пальцы, унизанные кольцами. Кажется, она специально надела все свои драгоценности именно для нас.

Убитая родилась в посёлке и прожила тут всю свою жизнь, вышла замуж за местного парня, оказавшегося неподходящим мужем. На этих словах свидетельница вздохнула, набрав воздуха в могучую грудную клетку и едва не перевернув стол. Ну, знаеце, як бывает, сказала она. Мы с Эммой киваем, мы знаем, как бывает. Судя по всему, у свидетельницы тоже не всё ладно в семейной жизни. Такие тянут на себе не только работу и семью, но зачастую и мужей-алкоголиков. Хочу спросить, чем занимается её муж, чтобы оценить, как быстро она ответит и опустит глаза, но меня это не касается, я приехал за другим. В общем, говорит жэншчына, она родила первую дочку, а через год муж сел в тюрьму за угон. Вышел досрочно, пару лет всё было тихо, родилась вторая, и мужа снова потянуло на приключения. То ли он не был создан для семейной жизни, то ли семейный очаг нагонял на него скуку, то ли он просто не смог повзрослеть и оценить, что такое жена, дети, забота и ответственность, в общем, за разбойное нападение он получил восемь лет. Валентина с помощью бабушек и дедушек тянула на себе двоих детей, не досидела в декрете и вышла на работу. Конечно, денег не хватало. Мы с Эммой задумчиво киваем, и я ловлю себя на мысли, о чём думает моя напарница? Я искоса смотрю вправо. Лицо её слегка нахмурено, она делает пометки капиллярной ручкой. Сочувствует ли она жертве? Не в смысле, жалеет, что её убили, а в том, с каким неотвратимым фатализмом складывалась её судьба? Работая в Конторе, Эмма слышала сотни таких историй, как и я, и я всегда думал, могли ли все эти истории равнодушия, жестокости, бедности и насилия закончиться иначе, а не с той сценарной запрограммированностью, которую отметёт даже плохой беллетрист, но почти никогда не отвергает сама судьба.

Девочки подрастали, денег не хватало. Первые пару лет она ещё ездила к мужу в тюрьму, потом бросила. Нет, она не знает, сама она так решила, или кто-то помог ей решиться. Родители мужа, кажется, всё поняли и помогали в воспитании внучек. Девочки были досмотрены, насколько это возможно для матери-одиночки с обычной поселковой работой. Нет, она не знает, скучали ли девочки по отцу. Нет, кажется не бил, во всяком случае, она не видела синяков. Она не знает, любил ли он детей, её муж был странный человек. Как можно было выйти замуж за такого? А как можно выйти замуж за пьяницу, хочу спросить я, но опять не спрашиваю. В маленьких городах, как на балу, все танцуют по установленной программе – полонез, вальс, кадриль, мазурка. Чтобы танцевать так, как хочешь, нужно отсюда уехать, иначе станцуешь всю программу до самого котильона. Если на балу тебе предлагает руку скучный и некрасивый кавалер, нужно идти и танцевать. Если тебе оказывает знаки внимания парень, уже отсидевший в колонии для малолетних, у которого в семье одна половина алкоголики, а другая – уголовники, то что поделаешь, иди за него замуж и надейся, что он сумеет исправиться.

Свидетельница кашляет и булькает горлом, совсем как голубь. Я открываю и даю ей маленькую бутылочку воды, которую заботливо поставили на стол коллеги из местного отделения. Она благодарит, как будто я одарил её эликсиром вечной молодости.

Нет, мужиков она не водила. Вроде, у неё никого не было. Бутылочка отставлена в сторону, сейчас последует важное заявление. Свидетельница разглаживает складки на одежде. Год назад, говорит она, Валя собралась на заработки в Россию. Оставила дочек бабушке с дедушкой и уехала. Вернулась несколько месяцев назад.