Теперь на улицах много машин, все торопятся на работу за своим куском пирога. Я встраиваюсь в общий поток и спокойно еду, пристроившись за автобусом. Утро необычно погожее для минской осени. Скоро ляжет снег, а зима в большом городе ‒ это просто мучение. Зиму можно переждать где-нибудь в глуши, у разожжённого камина, в тепле, поглаживая ореховое ложе двустволки, когда за окном беспредельные белые просторы, сугробы и укрытые снегом леса. В городе зима превращается в сырую туберкулёзную слякоть и размазню.

Автобус сворачивает согласно маршрута, а я еду дальше. Хорошо, что я сегодня один. Тренькает телефон, краем глаза вижу корпоративный чат, ничего интересного. Я никогда туда ничего не пишу. Постепенно я подбираюсь к клинике. За площадью Бангалор почти сразу начинаются кварталы малоэтажной застройки, окружённые деревьями. Тротуары усыпаны кленовыми и тополиными листьями, раздолье для собак. Еду медленно, смотрю по сторонам. Здание клиники выделяется фасадом из серого керамогранита и чугунной оградой вокруг небольшой стоянки. На столбах камеры видеонаблюдения, и на всех сидят голуби. На флагштоке у входа развевается синий флаг, на котором мать прижимает к груди новорождённого. Вокруг ни одного человека. Я паркуюсь за оградой и иду к крыльцу. В руках у меня копии документов, изъятых вчера в доме убитой.

Ступени как будто похищены из средневекового замка. Я ожидаю, что дверь будет закрыта, но она легко распахивается. Меня должен встретить специфический медицинский запах, но лицо обдаёт волной ароматизированного воздуха. Я прохожу вторую дверь и оказываюсь в маленьком фойе, стены которого увешаны зеркалами и окрашены в белый, наверное, для расширения пространства. Прямо передо мной за белоснежной стойкой сидит женщина в обычной одежде и очках, но во всём облике, которой улавливается близость к медицине, вспоминаются шприцы, стетоскопы, ампулы и капельницы. Даже я со своим опытом не могу определить, сколько ей лет, красива она или неприглядна. За её спиной стеклянная дверь, за которой я угадываю контуры лестницы наверх.

‒ Добрый день, ‒ громко здороваюсь я.

‒Здравствуйте, ‒ говорит женщина за стойкой, и её очки преломляют свет потолочных светильников. Будь линзы потолще, она бы испепелила меня, как лазером. ‒ Вы записаны?

‒ Да, ‒ отвечаю я и показываю удостоверение.

Она долго смотрит на документ, потом переспрашивает мою фамилию и делает какую-то пометку в компьютере.

‒ А вы по какому вопросу? ‒ спрашивает она.

Я называю фамилию врача, которая значится на документах.

‒ Сейчас она спустится, ‒ говорит женщина в очках, ‒ присядьте.

‒ Я постою.

Женщина снимает телефонную трубку и с кем-то разговаривает, а я рассматриваю её маникюр. Она нажимала на кнопки кончиком ногтя, потому что из-за его длины не могла дотронуться подушечкой пальца. Ногти клацали, как кастаньеты. Поговорив, она кладёт трубку и делает вид, что меня не существует. Кулер, стоящий в уголке, бурлит и выпускает из своих глубин несколько голубоватых пузырьков воздуха. Я смотрю на развешенные по стенам плакаты, источающие восхищение счастьем материнства.

Ещё задолго до того, как дверь открылась, я слышу цоканье каблуков по лестнице. Из проёма двери сверкает ослепительно белоснежный халат. Он надет на женщину средних лет с лицом монахини, даже, наверное, игуменьи

‒ Вы ко мне? ‒ спрашивает она. ‒ Пойдёмте.

Она молча ведёт меня по лестнице на второй этаж. Медицинский халат обтягивает какие-то нечеловеческие квадратные формы, как будто под тканью скрывается плохо замаскированный пришелец. Пока мы поднимаемся, я думаю о том, что медицинская клиника ‒ идеальное прикрытие для инопланетян, которые хотят проводить научные и немного вивисекторские опыты над людьми. Коридор второго этажа окрашен в неуловимые пастельные цвета, наверное, по представлениям дизайнера, чрево женщины изнутри выглядит именно так.