– Наливайте уже. – Аглая Витальевна кокетливо протянула руку с фужером к бутылке. Артур Борисович не торопился – все делал с достоинством и со знанием этикета.

Ужин начался. Приборы на столе и посуда, блюда с салатами, бутылки с шампанским в ведрах со льдом, минеральная вода в графинах, белоснежные салфетки – все при свечах играло каким-то искусственным, ненастоящим светом. Реквизит и бутафория для спектакля на сцене «погорелого театра». Но на вкус все оказалось настоящим и приятным. Салат «Оливье», сыр «Российский», колбаса «Салями» и гусь с яблоками, фрукты в хрустальной вазе – обычный набор праздничного стола. «Да, к встрече Артур Борисович подготовился основательно!» – подумал я.

– Когда-то, в этом доме были две столовые, одна на втором, а другая на четвертом этаже. Этот дом построил мой прадед – Артур Игнатьевич Ступин – в начале двадцатого века. Он, великан двухметрового роста, косая сажень в плечах, все делал основательно, с размахом. А какие женщины его любили! Какие женщины, под стать вам, Аглая Витальевна… Со столиц приезжали только для того, чтобы послать ему воздушный поцелуй. Вот в этой самой комнате он их и любил… – Глаза Артура Борисовича запылали как угли.

– И этому факту есть доказательства? – пошутил я, но я не мог и предположить, что мой вопрос вызовет в нем такую бурю эмоций. Он вскочил на стул, раскинул свои коротенькие ручонки и скрипучим голосом закричал.

– Да! Воздух! Вы только принюхайтесь, ну, втяните воздух носом… А?! Чувствуете запах спермы?

– О, господи! Артур Борисович! Прекратите сейчас же! Иначе я уйду! Вы меня знаете…

– Не уходите, голубушка, не уходите, – заскулил он и в одно мгновение оказался у нее на коленях.

Аркадий Борисович заплакал пьяными слезами. Она позволила ему опустить голову на свою декольтированную грудь, и он, заглатывая воздух, потерялся в ней, спрятался и притих…

«Вот это я попал…» Страдания подвыпившего лилипута не вызвали во мне сочувствия, а вот очевидная связь между «уродом и красавицей» вызвала во мне отвращение и злость. Я отчаянно пережевывал гусиное мясо, искоса поглядывая на обоих. Но еще большую неловкость и озлобление я испытал тогда, когда Артур Борисович приложился губами к ее губам… Отвратительное зрелище… Но Аглая Витальевна нисколько не смутилась. Она ответила ему таким же страстным поцелуем, после чего спустила со своих колен, как мать, уставшая от капризов и шалостей балованного ребенка. Артур Борисович вернулся на свое место спокойным и довольным и, к моему удивлению, продолжил свое повествование как ни в чем не бывало.

– И разве мой прадед-великан мог предположить, что его правнук-лилипут будет ютиться в одной единственной комнатушке собственного дома?

– Вам еще повезло, что вас не отдали в приют, а оставили в семье, – сказала Аглая Витальевна равнодушно. – И жили бы вы сейчас в доме для престарелых. И дамы преклонного возраста оказывали вам внимание… и любили… бескорыстно и преданно.

– Голубушка моя, а я вас никогда ни в чем не обвинял. Я не оплачиваю вашу любовь только по одной причине. Я ценю вас за профессионализм! – Артур Борисович развернулся в мою сторону и с видом эстета от искусства, продолжил, – Аглая Витальевна в юности мечтала об актерской профессии. Я был ее репетитором. Мои опыт и знания в театральном деле пригодились ей. Она училась у самого Преображенского! Играла несколько лет на сцене областного театра, ее уже почти заметила столица, но…

– Артур Борисович, нашего гостя не интересует мое прошлое, рассказывайте лучше о себе, о доме, ностальгируйте о родственниках. Это ваш гость, между прочим, – сказала она сквозь сжатые зубы, но голос не повысила и даже мне улыбнулась.