– Что вас так смутило? – спросил Артур Борисович, проскочив мимо моих коленок. Скорость его продвижения по комнате уменьшали углы стола. Но он проворно избегал столкновения. Подтянувшись на руках, он с мальчишеским задором запрыгнул на подлокотник дивана.

– Ну, что ж, позвольте представить вам мою гостью! Женщина – мечта, женщина – богиня, женщина- стена, женщина – княгиня…

– Нет, это совершенно ни в какие ворота, Артур Борисович, – она засмеялась, но ненадолго, с этаким царственным умилением. – «Богиня» – звучит восхитительно, а вот «княгиня» – это совсем не обо мне…

– Это образное восприятие…

– Ох, уж мне эти образные восприятия…. Дорогой Артур Борисович, я уверена, что, спустя несколько десятилетий, вашими стихами будет зачитываться вся планета. И биографы заинтересуются женщиной, чью красоту вы воспеваете. И во всей этой информационной паутине, хотите вы этого или нет, они отыщут сведения и обо мне. Поверьте, их разочарованию не будет конца, когда они обнаружат пролетарские корни в моем происхождении… Увы, я не Анна Керн.

– Но и я, увы, не Пушкин…

– Вы вымогатель, вы провокатор – постоянно добиваетесь комплиментов и похвал. «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве», – это я процитировала Станиславского Константина Сергеевича. Она нарочито посмотрела в мою сторону.

– Вы знаете мое отношение к цитатам. Но в ваших устах они как изумруды, как кладезь мудрости и интеллекта. – Артур Борисович потянулся к ее щеке. Она увернулась от поцелуя, но влажное чмоканье все-таки успело прозвучать в воздухе. Я кашлянул в кулак.

– Хватит, не дождетесь… Вы, кажется, хотели меня представить. Не томите молодого человека. – Она откинула подушку и величественно подняла себя с дивана. Артур Борисович вскочил на подлокотник. Теперь он был чуть выше ее. Для меня стал очевидным тот факт, что он часто проделывал такой трюк. Ткань на подлокотнике протерлась так, что обнажила всю свою сущность – уточно-поперечное плетение нитей. Артур Борисович засветился, как эта потертость на обивке. Он смотрелся настоящим кавалером. Элегантность, с которой он подхватил ее под локоток, очень шла ему. Про разницу в росте я больше не вспоминал.

– Аглая Витальевна, прошу любить и жаловать, – пропел Артур Борисович.

– Юрий Валентинович, прошу простить меня за рассеянность…

– Вас зовут Юра? – спросила женщина, и легкий румянец вспыхнул на ее щеках.

– Хотите сказать, что мы знакомы? – ответил я и расплылся в ехидной улыбке. Большего я не мог себе позволить, так как сомнения вновь проникли ко мне в душу. Ее непохожесть на столовскую «даму в черном» и чердачную гейшу была поразительной. Теперь она играла роль вечерней гостьи Артура Борисовича.

Как она была хороша, как целомудренна и величественна в наивной уверенности, что неотразима. При более детальном рассмотрении ее наряд не выдерживал никакой критики. Те достоинства, которые он выделял и явно подчеркивал, создавали образ женщины с претензией на утонченный вкус. Теплый рассеивающийся свет от абажура над столом придавал ее коже матовый оттенок, тонкий черный плюш, из которого было сшито платье, искрился ворсинками, а губы бликовали слоем густо наложенной помады. Шею украшала нитка пластмассового жемчуга, черные кружевные перчатки, чуть выше локтей, дополняли ее вечерний туалет, а лакированные туфли на высоком каблуке придавали ее фигуре геометрическую пропорциональность. Она претендовала на светскость в вечернем облике. Но ветхость ткани и дешевизна дополнений, бросающаяся в глаза, делали ее схожей со студенткой колледжа, которая, оставшись одна дома, бесцеремонно ворошит бабушкины сундуки и надевает то, что ей кажется сверх актуальным на сегодняшний день.