– Да, Артур Борисович, так что там насчет дома? – поддержал я ее. Она ответила мне благодарной улыбкой.

– Вам, правда, интересно? – спросил он, и на его лице засияла детская улыбка. Его наивность и доброжелательность подкупали, и, как видно, не меня одного. Он устроился на стуле, поджав под себя коротенькие ножки. Такая поза возвышала его над столом, он чувствовал себя комфортно. И его ничто не смущало: ни наигрыш в перепадах настроения, ни интимные «шалости» по отношению к Аглае Витальевне, ни мое отвращение от увиденных сцен. Его вдохновляло мое недоумение, так же как вдохновляют режиссера-постановщика овации зрителя, когда дают занавес…

– На первом этаже мой дед завел магазин и назвал его «Галантерейные галереи», в трех верхних этажах – жилые помещения, цокольный этаж – для прислуги…

– А сейчас там кто-нибудь проживает?

– Что вы, голуба моя… А хотя нет… – он посмотрел на Аглаю Витальевну и протянул к ней морщинистые ладошки, угрожающе шевеля пальцами. – Крысы! Вот такие огромные, с меня ростом… И самый главный крыс среди них – я!

– Шутите, шутите, Артур Борисович. Даю вам последний шанс рассмешить меня. Иначе спектакля не будет…

– А я что делаю. Но одному, знаете ли, трудно, а наш гость, уважаемый Юрий Валентинович, как-то уж совсем безучастен к вам… – и лилипут посмотрел на меня такими глазами, как будто просил о помощи. Я не разобрался, в чем смысл его просьбы. Но решил поддержать его и включиться в их странную игру, в которой мне явно была отведена роль.

– На заднем дворе – конюшни. Купеческий быт, одним словом. Жили на широкую ногу, всех привечали, всем помогали. На деньги моего прадеда была вымощена центральная улица в городе… А потом все коту под хвост, всех в Сибирь…

– Вы слушайте его больше, он фантазер еще тот! Александр Дюма отдыхает, – улыбнулась Аглая Витальевна. Она, как обычно, сидела на краю стула, прижав локотки к туловищу. Но над тарелкой не кокетничала, ела с аппетитом, запивая шампанским.

– Голубушка, я понимаю вас… Вы просто завидуете мне. Я, в отличие от вас, знаю свое генеалогическое древо, – добродушно улыбнулся Артур Борисович. Становилось заметным то обстоятельство, которое объясняло все в их отношениях— лилипут ее боготворил, а она, используя его привязанность (нет, скорее патологическую зависимость), не ограничивала себя в поведении с ним. «Да, лилипут лукавил, когда говорил, что она навещала его всего два раза. Они близки и зависимы друг от друга», – злился я, разглядывая обоих. Мне были обещаны неожиданности, и я готовился к встрече с ними. Шутки мои не клеились. Мое напряжение опять не осталось незамеченным.

– Вы совсем не пьете шампанского или предпочитаете более крепкие напитки? – спросила она, допивая второй бокал.

– А вы, Юрий Валентинович, с такой же иронией относитесь к воспоминаниям о жизни своих предков? – спросил лилипут, допивая третий.

– Я мало что знаю о жизни предков. Жили как все, работали, растили детей. А пью я все, что горит. Мне непривычно пить спиртное в компании, в которой не говорят тостов…

– Юрий Валентинович, – не дала закончить мне мысль Аглая Витальевна, – сколько вам лет?

– Тридцать девять, а вам?

– А мне сорок один.… Но речь не обо мне.… Неужели вы, в свои тридцать девять лет не осознали ненужности и бестолковости красивых фраз.… Сколько раз вы поднимали бокал за здоровье детей…

– У меня нет детей…

– Простите, я образно выражаюсь, за детей вообще, а они болеют и умирают, например, от голода, в Африке. Сколько раз вы выпивали за любовь, а самый близкий, любимый человек бросал вас…

– Нет, с этим у меня все в порядке. Я в браке вот уже восемнадцатый год…