Андрей ел медленно, продлевая наслаждение. После встречи со своей кометой им овладели смешанные чувства – светило, несомненно, собиралось покинуть его систему, повинуясь своим законам гравитации – законам социального долга, но сейчас для него главное ‑ она не изменилась, осталась той же непосредственностью его мира, пусть даже с налётом чужеродных ошибок и заблуждений.

Покончив с пирогом, он прислушался к себе – многогранник внутри него успокоился. Мужчина усмехнулся: «Не будем сбрасывать со счетов и физиологические аспекты бытия» ‑ удовольствие от ещё одной чашки кофе. Подумав немного, Андрей заказал дижестив – рюмку «Гранд Марнье».

Две минуты ожидания и перед ним появилась каплевидная ликёрная рюмка с янтарным напитком. В этот момент, наконец, выглянуло скудное весеннее солнце. Андрей любовался золотистыми отблесками солнечного света, подчёркивающими медовый отлив ликёра. Сладко-горьковатый вкус тропических померанцев долго держался на языке, пока кофе не смывало его. Сорокоградусная жидкость немного расслабляла, заставляя понять, как ему казалось, терпкую и знойную суть Карибских островов. Маленькие глотки – долгие паузы. Это могло продолжаться бесконечно.

Мужчина снова подумал о Даше: желание заставить комету стать спутником в своей системе стало навязчивым.

Действительно, ментальное прикосновения к Даше было не просто прикосновение к источникам энергии его космоса: энергии леса, моря или старого финского лесника ‑ силам прошлого и настоящего – нет. Это нечто другое – материя, переходящая из прошлого в настоящее и будущее. Более того ‑ она была не просто материей – она была веществом, из которого могут возникать образы его мира.

Андрей встряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение: «Что мне с ней делать? Уговорить её расстаться с Гумилёвым? Она не согласится. Но даже если так – то, что потом?»

Он вспомнил свой вопрос в разговоре с Мари: «Пройдёт ещё год, и я стану парижским месье?» Он знал ответ. Тогда к чему крушить судьбу молодой женщины из прихоти дать себе импульс к жизни за счёт неё? Она не разведётся, а он не сможет стать месье парижским для неё.

Вспомнилась Ницца, яхта: «Они ждут меня. Второго тома так и не возникнет…» ‑ саркастически вздохнул Андрей, заказывая вторую рюмку ликёра. Но пригубить его он не успел.

«Но шпор внезапный звон раздался,

И муж Татьянин показался», ‑ только и успел он подумать, увидев знакомую фигуру: на горизонте появился сам Гумилёв. Мужчина размеренно шагал по тротуару, намереваясь пройти мимо уличных столиков кофейни.

Гумилёв уже прошёл мимо столика Андрея, когда услышал громкий возглас на русском:

‑ Василий Евграфович!

Гумилёв обернулся: из-за столика встал незнакомый ему мужчина высокого роста в сером костюме, из-под пиджака выглядывала шерстяная жилетка.

‑ Господин штабс-капитан! – снова возглас от улыбающегося господина.

Гумилёв нахмурился, пытаясь припомнить этого мужчину – не получилось. Посетитель кофейни махнул рукой, приглашая за свой столик. Гумилёв неуверенно приблизился к мужчине:

‑ С кем имею честь?

‑ Батюшки! Не узнаёте? Андрей Сергеевич Градов, ‑ видя мучительный процесс воспоминания в глазах прохожего, Андрей развёл руками и подсказал ему: ‑ Я получал у Вас паспорт.

В глазах Гумилёва появилось облегчение: через него прошли сотни и сотни эмигрантов, разве всех запомнишь: «Да, где-то слышал – Градов, Градов… А может, и не слышал».

‑ Да, конечно, Андрей Сергеевич. Чем могу служить? – Гумилёв прикоснулся пальцем к своему котелку.

‑ Разделите со мной мой столик, дорогой Василий Евграфович, ‑ добродушная улыбка растеклась на лице приглашающего.