Первый бой! Для солдата и партизана им определяется вся жизнь на войне. Первый бой дает новичку ответ на жгучий вопрос: трус ты или не трус? Будешь ты равным среди равных или станешь всеобщим посмешищем? Можно сказать – солдат по-настоящему рождается в первом бою.

А мне и моим товарищам не терпелось поскорее увидеть врага поближе, посмотреть ему в лицо, узнать – каковы же они, гитлеровские солдаты, покорившие всю Европу и теперь победоносно шагающие по нашей земле? Каковы они – те, кто сидит за крупповской броней танков, за рулями самолетов, от которых мы до сих пор лишь беспомощно прятались – то по щелям, то за стволами деревьев?..

Мы ждали первого боя, и в то же время страшились его. Для кого-то он будет первым, а для кого и последним. Для кого?

Но прежде чем вступить в первый бой, я пошел в разведку. Не знаю, почему Лобецкий взял с собой именно мое отделение. Почему не предпочел кого-нибудь из старичков? Быть может, потому что относился ко всем ровно, любимчиков не терпел.

Командир взвода повел нас по азимуту, напрямик болотом и лесом. Он был прекрасный офицер, отлично знал карту, но настоящего, боевого опыта войны в тылу врага не было еще и у него. И он не знал, что карте не во всем можно доверять и что азимут, хоть и кратчайшая, но отнюдь не всегда самая близкая дорога к цели… В будущем, когда у меня и у моих товарищей появится партизанский опыт, мы станем чаще ходить тропами с надежными проводниками, знающими местность, как свои пять пальцев, научимся рассчитывать время и приходить к сроку.

А в тот первый раз мы ломились прямиком через чащу, вязли в трясине, продирались сквозь густые заросли кустарника и лишь к вечеру, а не днем, как предполагали, добрались, наконец, до большого села, которое нам требовалось разведать. Добрались усталые, вымокшие, исцарапанные, перемазанные болотной тиной.

Остановились на опушке. Дальше, за кустами коробились крыши села. Ветерок доносил перебрех собак, урчание моторов. Ясно – в селе враг.

На опушке паслось стадо. Два пастушонка в больших – явно с чужого плеча, замызганных пиджаках испуганно смотрели на нас. Лобецкий поманил их рукой. Осторожно, втягивая светловолосые вихрастые головы в плечи, мальчишки подошли поближе.

– Есть в селе немцы?

– Есть, дяденьки, ой, да много!.. – отвечал тот, что выглядел постарше. – На машинах понаехали! Во всех хатах стоят.

– А танки есть?

– И танок много…

– А у нас в хате их главный начальник, – выпалил младший. – Кажут – генерал… А из себя сердитый. Нас из хаты велел выкинуть. В сарай перебрались!

– Генерал, говоришь? – переспросил Лобецкий. – Ладно… Вот что, хлопцы, одолжите-ка нам штаны и пиджак. Мы ненадолго, вернем через часок. А ну, Сапрыкин, переодевайтесь!

Боец Сапрыкин, самый маленький десантник моего отделения, быстро скинул комбинезон, гимнастерку, брюки. Переоделся. Перекинул через плечо кнут. Теперь по виду он ничем не отличался от подпаска.

Лобецкий отвел Сапрыкина в сторонку.

– Пойдете в село, – вполголоса проинструктировал он, – уточните, что за часть там располагается, какое вооружение, где находятся посты, в каких домах расположились офицеры. Через час встретимся здесь. Задача ясна? Выполняйте.

Оставив с мальчишками двух человек дожидаться Сапрыкина, Лобецкий повел нас к дороге, где, как показывала карта, был шоссейный мост через небольшую речушку. Нам было приказано взорвать мост. Потому-то мы тащили с собой две большие жестянки с бензином, к каждой из которых были привязаны связки толовых шашек. До шоссе и, следовательно, до моста, судя по шуму машин, что доносился время от времени, совсем недалеко. Но шли мы с полчаса – требовалась осторожность и тщательная маскировка. Наконец сквозь кусты блеснул просвет. Лобецкий знаком приказал всем залечь и осторожно раздвинул ветки.