Соль партизанской земли Владимир Павлов

Эта книга, написанная Героем Советского Союза Владимиром Владимировичем Павловым, открывает перед нами страницы жизни человека, чья судьба неразрывно связана с историей нашей Родины.

Владимир Павлов родился 29 ноября 1921 года в Москве. Здесь он закончил школу и поступил в прославленный МИИТ – Московский институт инженеров транспорта. Отсюда в 1939 году он был призван в армию.

Он служил в 214 военно-десантной бригаде и к началу войны получил не только сержантские треугольники и парашютный значок с цифрой выполненных прыжков, но и военно-учетную специальность «диверсант», определившую всю его военную судьбу.

В первые месяцы войны батальон, где служил Владимир Павлов, был десантирован за линию фронта в районе Брянской области с приказом действовать в тылу врага. Партизанская судьба привела Владимира Павлова сначала в Злынковский районный партизанский отряд, а потом – в Черниговско-Волынское партизанское соединение.

Он принимал участие в дерзких операциях, направленных на подрыв боеспособности гитлеровской армии. На личном боевом счету Владимира Павлова 33 пущенных под откос вражеских эшелона.

Книга эта не только о подвигах и сражениях. Она о тех, с кем свела автора опасная партизанская тропа. О боевых товарищах. О дружбе и предательстве. О преданности и подлости. О жизни и смерти. Это история о людях, не щадя себя, защищавших Родину, об их стойкости и мужестве перед лицом врага.

Через воспоминания и размышления Владимира Владимировича мы погружаемся в атмосферу тех лет, ощущаем боль утрат и радость побед, понимаем, что делало людей, защищавших родную страну, непобедимыми.

Эта книга – дань памяти всем, кто сражался за нашу свободу. Это и напоминание о том, какой ценой она была завоевана.

Мы надеемся, что опаленные войной страницы оживят в вашей памяти образы героев, чьи имена остались в истории нашей страны, и помогут лучше понять, что значит быть настоящим защитником Отечества.

Владимир Павлов

Как начнется война? Накануне гитлеровского нашествия мне было девятнадцать, и я мнил себя великим знатоком международной политики. А как же! Даром, что ли, окончил десятилетку! И даже хлебнул невеликий, правда, глоток студенческой жизни за те полтора месяца, что прошли с начала занятий в Московском институте инженеров транспорта до того дня, когда меня призвали на действительную.

К тому же на моей памяти в мире начались, по крайней мере, четыре настоящих войны и без счету разных военных инцидентов.

Собственно, когда я был призван в армию – в конце тридцать девятого, вторая мировая, хоть и негромко еще, но уже шла – постреливали снайперы из железобетонных укреплений линий Мажино и Зигфрида, вели поиски немецкие и французские разведчики. Английские «Харрикейны» вступали в воздушные схватки с немецкими «мессершмиттами». Гремели орудия линкоров и крейсеров в Атлантике, шли на дно торговые корабли, потопленные гитлеровскими субмаринами…

Мне казалось ясным: сначала – обмен дипломатическими нотами, пограничные стычки, ультиматумы. Затем объявление состояния войны. «Вот так и начнется, – считал я, – Ежели, конечно, дойдет дело и до нашей страны».

Но только дойдет ли? Тут у меня имелись крупные сомнения. Японские самураи все еще почесывались от сокрушительных поражений на Хасане и Халхин-Голе. С гитлеровской Германией заключен договор о ненападении. А кто еще осмелится замахнуться на нас?

Порой мне становилось даже обидно от того, что армейская служба вот так и пройдет без всяких осложнений, обыденной чередой размеренных правилами внутреннего распорядка дней, похожих один на другой, как две капли воды. Вернешься домой – нечего будет и рассказать. Хорошо еще, что служу в такой редкой и знаменитой части, как наша 214-я воздушно-десантная бригада. Как-никак – парашютист. Прыгаю из поднебесья. Это уже кое-что…

Плыл июнь – жаркий, с грозами, с росами по утрам. Из лесов и полей, что подступали к самому нашему военному городку у белорусского местечка Пуховичи, неслись густо замешанные на цветах и хвое призывные запахи. Бередили сердца бойцов девчоночьи письма. Шла служба. Летели прочь дни. В отдалении замаячило долгожданное увольнение в запас, домой.

Правда, шепотом поговаривали, будто бы километрах в семидесяти от нашего расположения летчики истребительного авиаполка посадили на свой аэродром немецкий самолет-разведчик и будто немецкие диверсанты то и дело нарушают государственную границу.

«Так что? – рассуждал я. – От веку недобрые соседи перебрасывали на нашу сторону своих соглядатаев. Сколько их переловили!»

Даже когда из штаба ЗапОВО (Западный особый военный округ) пришел приказ затемнить фары автомашин и строго соблюдать маскировку, – я не придал этому особого значения. Ну, да, правильно, бдительность нужна. Как же без этого!

В четверг, девятнадцатого июня, на командирской тактической игре наш ротный, старший лейтенант Хотеенков, после разбора занятия, выдержав внушительную паузу, сказал:

– Отдельные трусы и паникеры распускают враждебные провокационные слухи… Заявление ТАСС читали? А если кто и нападет – враг будет разгромлен одним ударом, малой кровью, на его же территории. Нет силы, которая могла бы одолеть нашу армию… Ясно?

Мы стояли перед старшим лейтенантом потные, вымазанные землей, тяжко переводили дух. «Захват вражеского штаба», который мы только что отработали, задача, конечно, учебная. Но выполнить ее нелегко. У Хотеенкова не посачкуешь. Попробуй сделай перебежку, коль приказано проползти по-пластунски, – командир роты враз заметит, даже если спиной к тебе стоит. И тут же заставит вернуться на исходный рубеж и ползти всю дистанцию сначала. А ежели разморит тебя солнцем, запьянит голову ласковым ветерком и смежишь ты на минуту глаза – не посмотрит на сержантские треугольники, походишь во внеочередные наряды, а то и насидишься на губе!

Все молчали, ожидая, не скажет ли еще чего старший лейтенант. Я искоса оглядел строй. Молодые, как на подбор, здоровенные парни. Летные шлемы, комбинезоны. На груди поблескивают парашютные значки – символы мужества. Не у всякого достанет смелости оторваться от самолета и ринуться в голубую пропасть, на дне которой вековые сосны кажутся спичками, а машины, повозки и кони – букашками.

У кого не достанет, кто вернется на землю, так и не совершив прыжка, «пассажиром», как называет таких наш комбриг полковник Левашов, тому не бывать в бригаде.

Всего около двух лет прошло, как я на службе, а чувствую – здорово изменился. Давным-давно исчез тот юный интеллигентик, что впервые переступил порог казармы. Куда девались мешкотная штатская неторопливость, книжная мечтательность! Конечно, мне еще далеко до бригадных «старичков» вроде сержанта Пылайкина, ефрейтора Сорокина или ефрейтора Кузьмина. Каждый из них, по меньшей мере, раз двадцать отделялся от самолета, раскрывал парашют. Все трое понюхали пороху на Карельском перешейке, совершали боевые высадки во вражеском тылу. Они-то умеют и знают все, что касается службы. Мне до них далеко.

Но и у меня, как у них, есть парашютный значок с подвеской, на которой выбита цифра шесть – число прыжков. И у меня – голубые петлицы с птичками и сержантскими треугольниками… Я представляю себе, как вернусь домой при всем этом великолепии – с птичками в петлицах и значком на груди. Как зайду в родную школу, к товарищам и еще к одной знакомой, от которой получаю письма…

– Значит, ясно? – переспросил, наконец, старший лейтенант Хотеенков. – Так и будете разъяснять бойцам. А теперь слушай мою команду! Нале-е-во! С места с песней, шага-а-м марш!

Эх, хорошо запевал ефрейтор Сорокин! Песня бодрила, снимала усталость, вселяла в душу твердую уверенность: ничто не устоит перед нами – десантниками. За спинами каждого из нас с грозной размеренностью колыхались тупые стволы автоматов ППД. Мягкая луговая земля глухо гудела в такт кирзовым сапогам. И встречные, особенно девчата, провожали восторженными взглядами…

В субботу – двадцать первого июня я попросил у старшины Воробьева разрешения сразу после уборки помещений сбегать на почту, получить посылку из дому, извещение о которой второй день лежало у меня в кармане. Но не управился: старшине не понравилось, как наше отделение вымыло полы. Заставил перемыть. А когда мы кончили, было уже поздно.

«Завтра непременно схожу, – решил я. – Заодно письма отправлю».

День кончился. Грустно, протяжно пропел рожок сигналиста. Отбой… Засыпая, я слышал, как мерно постукивают ходики над тумбочкой дневального. И, конечно, не знал и не думал, что был это последний звук, который слышал в мирное время. И я, и мои товарищи, что лежали рядом на узких солдатских койках, и тысячи других красноармейцев и командиров от Баренцева до Черного морей спокойно отошли в тот вечер ко сну, не подозревая, что там, за Бугом, за госграницей немецкие артиллеристы расчехляют орудия, загоняют в казенники боевые снаряды, что танкисты, которых мы завтра станем называть вражескими, снимают маскировочные сети, растянутые над бронированными машинами с черно-белыми крестами на камуфлированных боковинах… Что летчики «Люфтваффе» прогревают моторы перед вылетом на Восток.