– Один единственный город на все леса? – спросил Полян, когда Гиди завершил рассказ о родине. – Прямо как у нас! Один Лироди и куча деревень вокруг.

– Скоро и деревень не станет, – протараторил Сбыва, а потом пояснил:

– Высасывает город людей из деревни. Всем торговать надо!

– Кто о чём, а вшивый… – отмахнулся Полян, а потом заметил, что Агидаль не понимает, о чём речь. – Мой друг раньше звался Сбыва Убёга. Ушёл из дома пытать счастье в Лироди. Подался в подмастерья к одному купечишке и служил у него на посылках. Вот как ты у того своего господина. А потом решил на стороне поторговать и целый воз со склада увёл!

– По недоумию, – потрясая пальцем в воздухе, пояснил Сбыва, – по недоумию увёл!

– То пустое! – отмахнулся Полян. – Увёл да был объегорен. Ни воза, ни денег. После оказался пойманным. Стража посчитала его глупым и не сильно охраняла.

– И я убёг! – расхохотался Сбыва.

– Был Убёга, а стал Дело, – хлопнув по плечу подельника, улыбнулся Полян. – До́бро мы сработались!

– А что Улень? – кивнув на немого, спросил Гиди.

– Тут целая история! – развёл руками Полян под одобрительное хмыканье Сбывы. Улень зашипел, лёг на свою циновку, отвернулся и зарылся поглубже в засаленные шкуры.

– Это он сейчас Болтун, – тише сказал главарь. – Раньше звался Улень Свитовай. У его семьи не самый маленький дом в Лироди.

– Не самый маленький. И не один! – вставил коренастый.

– В общем, не под красным фонарём портового района рождён, – заключил Полян. – Как годами вышел, подался в писари к его высокородию Брано Киниру. И дослужился там до того, что стал его дочь Ласкию…

Полян не смог закончить, потому что Сбыва ехидно загоготал и стал некрасиво подмигивать Агидалю, странно и неприятно при этом кособочась.

– Его высокородие прознало об том, – продолжил Полян, – и наняло кое-кого чтоб парнишке язык укоротить.

– Язык? – удивился Гиди.

– Брано Кинир – человек серьёзный, – пояснил главарь.

– Из-за бабы лишить человека языка? – переспросил Агидаль.

– Из-за дочери! – поправил Полян. – Единственной! Но Улень хоть и суховат, а в долгу не остался. Пробрался к ним в дом и отрезал его высокородию ухо. С тех пор вот…

Полян замолчал. Улыбка сошла с лица Сбывы. Гиди показалось, что последние слова главаря сказаны с некоторым почтением.

– Почему Красный? – решился спросить Агидаль.

– То горьце немилый сказ, – отмахнулся Полян.

– Сказ сказом! – пожал плечами Сбыва. – Ровен иному. С каждым случиться может.

Полян кашлянул, накрылся шкурами и закрыл глаза. Агидаль не настаивал на ответе, но главарь вдруг продолжил:

– Зашёл в одну конюшню, и косой всем лошадям по горлу! Опосля и конюху кишки на пол вынул.

Тимбер не участвовал в беседе, но всё слышал. Юный посол припомнил опушку с волчьими клетками, звериную кровь, стекающую по лицу, скрежет варварской речи.

– Человек, он как сухая глина, – не открывая глаз, произнёс вдруг Полян Красный. – И вроде крепок, а тронь – рассыпается.

***

Проснулся Тимбер от холода. Костёр погас ещё ночью, а земля так промёрзла, что не спасли и подостланные дождевики. Согрелся нуониэль лишь когда они зашагали дальше к городку. Сбыва Дело и немой Улень здорово выспались и теперь радостно шли за своим вожаком. Они подтрунивали друг над другом, Сбыва хихикал, Улень убого смеялся. Что-то светлое и даже кристальное закралось в душу Тимберу: то ли колкость морозного воздуха, то ли новая твёрдость остывающей земли заставили подумать о доме: «Сегодня наступил грудень! Месяц, когда земля превращается в стылые груды».

– Эй! – окликнул Тимбера главарь шайки и протянул полоску сушёного мяса.

Тим мясо взял, но есть не стал. Незаметно от остальных нуониэль чуть сошёл с тропы и выпустил полоску из рук. Еда исчезла в высокой траве.