Дополнительно в вещах лежала копия Книги Охотника – древнего нравственного свода нуониэлей, и свёрток с церемониальной одеждой посла. Отдельно значился бочонок с перцем, который требовалось отдать капитану Ланко Сивому по прибытии в Симпегалис – небольшое дополнительное вознаграждение за службу.

Часы тянулись. Парус то наполнялся попутным ветром, то опадал, хлопая переливами шерсти, лоснящейся от толстого слоя жира. Углы его тянули шкоты то с одной стороны, то с другой, отчего деревянные блоки на железных сердцевинах грустно поскрипывали. За полдня можно привыкнуть к этому однообразному стону, заметить последовательность и даже научиться различать смену дыхания ветра по нарушению привычных чередований ржавых звуков.

Зарядил косой дождь. Капли шли мелкие, нахлёстывали порывами и с разных сторон. На палубе установили деревянный поддон с бортиками, засыпанный песком. Сверху выложили очаг, заполнили его дровами и разожгли огонь. Кое-как защитив костёр от дождя, помощник капитана принялся подсушивать хлеб и раздавать его морякам. Установили над пламенем и котелок, где ловко организовали уху из свежей рыбы. Как-то так само собой вышло, что все оказались подле огня. Путешественники общались, смеялись, радовались запаху тёплой снеди. И только Тим сидел поодаль. Нуониэль достал из кармана потемневшие от влаги ножницы и принялся ковырять ими тяжёлый дождевик: отщипывать от промазанного жиром одеяния малюсенькие кусочки. Между красных сапог образовалась кучка кожаной стружки.

– Попадём в бурую, потонем все вместе, – раздался голос Ланко.

Тим поднял взор: пузатый капитан стоял прямо над ним, держа в руках две плошки с горячей ухой. Одну он подал нуониэлю.

– А пока, – продолжал капитан, – мы будем есть все вместе!

Тимбер поднялся и взял деревянную тарелку, от которой исходил ароматный пар. Нуониэль учтиво поклонился.

– Я знаю, что вы, нуониэли, не очень-то любите задавать вопросы, – сказал капитан, шумно хлебнув ухи. – Да и на чужбине иной раз лучше промолчать, чем сболтнуть лишнего. Я сам такой: по родной деревне ходил, яки петух! Всем видом давал понять, что я не такой, как земляки. И стоило мне раз выйти в море, попасть в компанию моряков со всего света, так я тут же стал вести себя, как мои односельчане! Я это к тому, что не жду от твоей задницы особой болтовни. Но, коль тебя припрёт чего узнать – не робей, спрашивай. «Пёрышко» – не та ладья, на которой надо выделываться. Я сам её построил, сам людей нанял – с каждым из них пуд соли пополам отведал. Да и с вашим братом дела имею по-свойски! А мне что! Я человек вольный! Я договорюсь, доторгуюсь! Послом ведь тебя заделали недавно. А у меня уже сколько путей было! И с каждым надо цену назначить себе не в убыток! Коль тебе что надо по посольскому делу, то не робей – ко мне дуй! И не гляди, что я грубый. Я и с высокородными господами сладить умею и с босяками.

Они немного постояли молча, допили уху.

– Я считал, что все люди избегают Гранёную Луну, – сказал Тим.

– Так и есть, – ответил капитан. – Поэтому никто не выходит в море в конце листобоя.

Тим непонимающе посмотрел на Ланко.

– Грязник, по-вашему! – пояснил тот.

– И всё же мы в море.

– Я зело страшусь проклятья, но пуще всего я боюсь остаться голодным, – подняв палец вверх заявил толстяк. – В Торговой Унии люд богатый; у каждого по несколько больших кораблей. И как они только Ланко Сивого с его неказистым «Пёрышком» к себе приняли?!

Ланко протянул руку, и Тимбер отдал ему пустую плошку.

– Ну а ты веришь в проклятье? – спросил капитан.

– Не бывало у меня случая оказаться под её светом, – пожал плечами молодой посол. – Всегда поблизости имелось убежище.