– Я уверена, что вернуться в Школу не составит для вас труда, – снова с поклоном сказала Лири.

– Ненавижу я рисование! – буркнул Тим.

Лиридия хихикнула и прикрыла рот ладошкой. Всё же, она быстро взяла себя в руки.

– Я хочу принести извинения, – сказала она. – Утром мне не стоило грубить.

– Я нисколько не обиделся, – заулыбался Тимбер. – Ведь я думал, что вы просто заигрываете со мной.

Лири ахнула, вскочила, топнула ногой и покраснела от злости. Она нахмурилась, сжала кулаки и приготовилась что-то сказать, но затем, гордо задрала голову и ушла.

Тимбер в голос засмеялся, хлопнул в ладоши и на радостях ударил ногой по клетке с Белкой. Волк вздрогнул, огляделся, порычал и снова свернулся в клубок милым ручным зверьком.

День завершился, и пришла безоблачная тьма. По небу рассыпались голубые звёзды, а из-за окоёма поднялась белая глыба – сама Гранёная Луна. Её края будто отесали топором; грубо, наскоро. Она отражала свет Солнца так же, как обычная луна, но некоторые её грани как бы усиливали сияние, отчего вещи отбрасывали необычные густо-синие тени. Луна отражалась в волчьих глазах, и от этого казалось, что звери превратились в чудовищ. Хищники выли, рычали, кидались на стены своих невольниц, грызли жерди, брызгали кровавой слюной и никак не слушались союзниц. Среди моряков пошли разговоры о том, что звери вырвутся из клеток и всех сожрут. Капитан старался урезонить команду, но выходило скверно.

– Если освободятся, – заорал он вожатой Рике, стараясь перекричать волчий вой и порывы ветра, – нам придётся их убить!

– Отойдите, капитан! – в бешенстве оттолкнула его Рики. – Коль выскочат, держитесь в стороне; мы всё сделаем сами.

Она откинула борт своего плаща, показывая висевший на поясе кинжал.

– U strave!3 – скомандовала вожатая.

В руках Лиридии и Мари блеснули обнажённые короткие клинки.

Ланко попятился к корме, где столпилась команда.

– Я слышал, что во время Луны с морского дна поднимаются чудовища! – дрожа от страха произнёс помощник Боща.

Капитан треснул его своим мясистым кулаком.

– Чудовища?! – заорал он так, что даже волки дрогнули. – Я покажу тебе чудовище!

Он порвал на себе кафтан и забрался на борт. Его бледный волосатый живот засиял в лунном свете, как пузырь гигантской рыбины.

– Плевал я на проклятье! – срывая голос, орал Ланко Сивый. – Плевал на волков! И на варварийцев с их сраным конунгом я плевал! В задницу всё! В задницу всех чудищ!

Тут он намотал на руку конец какого-то каната и сиганул с кормы в воду. Моряки посмекалистей кинулись к канату, чтобы затащить капитана обратно. Но тот, похоже, не торопился возвращаться: он барахтался в волнах, смеялся и орал что-то про медовуху и паруса. Когда его всё же вытащили, он радовался словно победил в зарнице на деревенском празднике солнцеворота. Его стали вытирать, кутать в шкуры, поить чем-то горячительным.

Тимбер наблюдал и за моряками, и за союзницами, не выпуская из рук братского меча, накрытого тяжёлым плащом. Разок он глянул на Агидаля, но тот сидел поодаль от остальных и был явно не в духе. В ту ночь, без покрова туч, под прямым светом Гранёной Луны, никто на «Пёрышке» не спал.

***

Если бы Тим захотел, он смог бы посчитать, сколько дней прошло с его последнего разговора с Лиридией. Но бесконечный покачивающийся горизонт, череда рассветов и закатов, а главное – невозможность выбраться из деревянной посудины, лишили юного посла всякого желания думать.

Он валялся на палубе, свесив голову и руки за борт, совершенно не обращая внимания на то, что рукава одежды промокли. Когда ладья кренилась на правый борт, кисти Тима опускались в холодную воду. Нуониэль уже давно не обращал внимания на холод. Его не волновал ни душок моряков, ни запах скрипящего и трещащего судёнышка, ни вонь псины. Тимбера смущало лишь морское дно. Глубоко ли оно или находится прямо тут под волнами? Возможно, оно так близко, что стоит «Пёрышку» накрениться чуть сильнее, как все сразу почувствуют трение песка о просмолённое пузо ладьи. А может, выскочить сейчас туда, за борт и пойти по дну? Что, если не надо сидеть в этом корыте, а просто идти себе пешком? И пусть волны бьются о колени! А если дно далеко? Если до дна косая сажень? Или две! Или дюжина? Кто знает, сколько трёхсотлетних сосен надо поставить друг на друга, чтобы измерить расстояние от дна до поверхности?