Их костяные отростки, бывшие некогда подвижными щупальцами, теперь заканчивались четырьмя пальцами длиной в несколько метров каждый. Их мягкие головы-туловища обросли броней, восприимчивой к таким тонким энергиям, какие ни одно существо во Вселенной не может уловить. Их невероятные по своей сложности и совершенству сознания вышли за пределы оболочки. Они породили Аналитика, стали им. Они зажгли многие искры в галактике, превратившиеся в цивилизации. Но затем Арак-Ун-Дора закрылись от Спирали.

Подобных им существ стало слишком много. Конструкторы, создающие пугающие творения; Звездные Миражи, сосущие кровь мироздания; их собственные отражения из других галактик. Все это заставило закрыть Спираль, в которой они жили, от остальной Вселенной, устремиться внутрь нее.

Но и это не помогло.

Основатели больше не ощущали пространство, в котором жили. Они ушли глубже, в иные измерения, и слышали шум Спирали, отраженный Аналитиком. Когда поступал очередной «отчет», его автоматически обрабатывала крошечная доля сознания. Арак-Ун-Дора доверяли Аналитику, а может, им было все равно, что случится с этой галактикой.

Отчеты поступали без остановки, стали рутиной. Их Спираль, их родной дом стоял на грани уничтожения, а Основатели смотрели вдаль, пытаясь разглядеть смысл собственного существования. Их разумы упёрлись в потолок, в преграду, за которой не было ничего.

Неужели все юные цивилизации такие? Несмышленые слепыши! Ползают, натыкаются друг на друга, плачут и дерутся из-за игрушек. Только у этих слепышей в подгузниках есть ружья, есть пушки, ракеты, наконец. И они стараются ударить побольнее, чтобы кровь пошла, чтобы другой младенец заплакал навзрыд, упал и начал молить о пощаде. И если бы они пощадили! Нет, весь их детский садик превращается в логово диких зверей. Они рвут или отщипывают понемногу, в зависимости от важности конкретного слепыша. И всё это на крохотном шарике, несущемся сквозь бескрайнюю пустоту.

– Это невозможно, – тихо проговорила сикверст, вынырнув из архива с информацией о человечестве, который бережно собирал Наблюдатель. – Я отказываюсь верить, что из этого… – она брезгливо поморщилась, указывая пальцем на архив, – происходят все цивилизации Галактики.

– А много ты их видела? – устало спросил Кин-Доран.

Они уже третий час ждали решения очередного правителя, и ему это начинало надоедать. Каждый последующий президент задерживал их дольше предыдущего. Иногда приходилось покопаться в местных обычаях, чтобы понять, к кому именно следует обратиться. К удивлению сикверст, часто страной или группой стран управлял человек или же несколько, отношения к этим странам не имеющий. Единственное, что оставалось неизменно – это реакция очередного правителя.

Их принимали насторожено, допускали до того, кто принимает решения, после череды проверок. На их слова реагировали сдержанно, с недоверием. Но Кин-Доран неизменно добивался своего. Он умел это делать.

– Нет, конечно же, – ответила почти сразу сикверст, – моя оболочка не видела ни одной цивилизации, кроме той, которую в скором времени уничтожат. Но это и не важно, во мне есть базовая информация о Старых и Высших мирах, и ничего подобного там не увидишь.

Эрнетт хмыкнул, поудобнее уселся в мягком кресле цвета красного вина, и закурил. Он огляделся в поисках пепельницы, и, не найдя ее, стряхнул пепел себе на ладонь.

– Старые миры на то и старые, что они прошли долгий путь, – заговорил Наблюдатель. – Я видел многие из них в зародыше. Они все суетятся, тревожатся и лезут в драку при первой возможности. И так век за веком, поколение за поколением, пока не улягутся в землю все горячие головы, пока не возобладает разум – чистый, холодный, проницательный. Только так, либо… – Эрнетт вздохнул, – либо пришлют стирателя, и всё по новой.