В конце мая 1897 г. мы переехали из Каролинки, где родители прожили 8 лет, в Михалиндорф, в 10 вёрстах от Барашей. Этой зимой я научился писать, а впоследствии немного читать и писать по-русски. Гостей удивляло моё усердие и то, как легко, быстро и хорошо я учусь. Они задавались вопросом: “Что вырастет из этого мальчика?”

Когда мои родители поняли, какую пользу я могу принести, они отправили меня к бабушке и дедушке в Каролинку, чтобы я мог пойти в школу. В ноябре 1900 г., в девять лет и девять месяцев, я поступил в первый класс. Хотя, как я полагал, я уже умел читать и писать по-русски, я оказался в самом низу. Я много занимался, головной болью и большими усилиями я добился быстрого прогресса и вырвался вперёд. За это меня любил мой учитель, Самуэль Драхенберг, от которого я часто слышал: “Да, маленький Шульц – так он меня называл – учится хорошо, он хороший ученик”.

Я учился очень хорошо, и скоро стал лучшим в нашем классе. За это меня ненавидели некоторые из моих одноклассников, особенно Густав и Артур Роснау, которые здесь (в Каролинке) были у себя дома, кроме того, были больше и сильнее меня. Они постоянно меня преследовали и даже били. У меня были и верные друзья – Эльфрида и Эмиль Шён, Отто Альбрехт, Эмилия и Эдуард Крёниг.

8 мая 1903 г. я сдал экзамен и с хорошими результатами окончил трёхлетнюю школу иноверцев в Каролинке. Ревизионную комиссию Министерства народного просвещения возглавлял господин Олещенко из Житомира, рядом с ним сидел преподаватель богословия Николай Шишацкий и в стороне наш приходской учитель Самуэль Драхенберг. Моё знание русского языка в то время считалось очень хорошим, я тоже так думал. Но уже через год я убедился, что это были только азы знаний.

Затем моё обучение застопорилось. Я должен был продолжить обучение в Житомире, но у родителей не было средств, чтобы отправить меня туда учиться. Поэтому я ещё на одну зиму остался в Каролинке у бабушки с дедушкой и добровольно посещал школу.

В 14 лет я вернулся домой в Михалиндорф и, насколько было в моих силах, стал помогать родителям по хозяйству. Думаю, в те годы я уже повзрослел, меньше проказничал, и родители иногда даже хвалили меня.

А потом пришло огромное счастье – в нашем волостном центре Бараши открыли двухлетнюю русскую школу. Когда я услышал эту новость, у меня перехватило дыхание, и я немедленно туда пошёл.

На экзамене учитель Наталенко заметил, указывая на меня, что этот юноша едва ли настолько хорошо знает русский язык, чтобы здесь учиться. Господин Литвинчук выступил в мою защиту: “Я посмотрю, как он будет учиться, а потом можно будет принять решение”. Так меня приняли. Родители нашли мне квартиру у дальних родственников. За четыре с половиной рубля в месяц меня взял на содержание, с проживанием и питанием, Людвиг Ландграф.

4 сентября началось обучение. Учиться мне было очень тяжело, так как всё обучение велось на русском языке, будь то история, математика, естествознание, рисование или пение. К моему ужасу, мне выдали девять книг, и вначале я не мог понять, как я должен одновременно так много прочитать.

До рождества я оставался самым слабым учеником. Учитель Наталенко был безжалостен ко мне и наказывал за малейшие ошибки. С Божьей помощью я настойчиво старался, терпеливо тренировался и упорно учился. Иногда я почти хотел, чтобы меня исключили из школы. Но когда сменился учитель и у нас стал преподавать Теодор Теодорович Литвинчук, всё изменилось. Под моими диктантами появились записи: “Хорошо!” или “Видно, что ты стараешься, учись ещё лучше”. Это был свет в тёмном туннеле, чем больше он хвалил меня, тем больше я старался. Я становился сильнее и тянулся изо всех своих сил. Угроза исключения из школы исчезла, я надеялся, что навсегда.