– Ну-ну, валяй, – кивнул десантник.

Наконец вышли.

Столб в двух шагах от выхода зло блеснул шляпками гвоздей. На них когда-то, должно быть, держалась табличка с очередным указателем или еще чем значимым, а теперь болтался скрученный петлей обрывок проволоки.

Чуткий Витек понял намек, пнул столб и прошипел:

– Я тебя самого, гаденыш, этой петлей удавлю!

– Ты чего? – спросил я.

– А чего он, паскудник, орет: «Никуда вы не дойдете, ни до коммунизма, ни еще куда, хоть повесьтесь»?

– Молодец, Витек, – одобрил Тимоха, – по ушам его, по ушам! И язык прищеми!

Петля упала на землю. Столб, как и положено, остолбенел.

Еще через полчаса за поворотом дороги вдалеке показалось странноватое двухэтажное, блестящее в свете редких звезд здание, похожее на зеркальный куб. Этот стеклянный куб светился изнутри.

С какого бодуна и кто его тут, в полупустыне, в безлюдье построил, было непонятно. Но построил. Может, и в самом деле приближался коммунизм?

Однако вряд ли. С чего бы? Вокруг слякоть, холодный мелкий дождишка, разбитая дорога, а коммунизм, как известно, – солнце, радуга, тепло, счастье всего человечества. «Нет, не то там, не светлое завтра, – определился я, – там чего-то совсем другое».

В этот миг на небе кто-то, будто занавеску, раздвинул тучи, подсветил луной и глянул, зачем и кто среди ночи и холода внизу шляется. Увидев, хмыкнул, крякнул, сверкнул молнией, сомкнул тучи и опять ушел спать. Чего сверху ожидали увидеть, ведомо было только там, на небесах.

Ведомо-то ведомо, но и нам после сверкания молнии стало понятно, что до этого стеклянного будущего или еще чего непонятного топать и топать.

Дорога была не такой уж и прямой, как показалось поначалу. Минут через двадцать искривилась и повела к невысокому леску, еще через полчаса превратилась в просеку с острыми обломками кустов, пнями, гнилыми лужами. Идти стало невмоготу, вдобавок полил дождь, и промокнуть бы нам насквозь, но совсем рядом оказалась остановка с навесом и бетонными лавками. Добежали, уселись. Вскоре сморило. Заснули.

Тимофей медленно просыпался и не мог сообразить: то ли во сне, то ли в щелки почти закрытых глаз видит голову коня. Конь дышал ему в лицо, глядел умными глазами, щипал редкую, только вылезшую из земли травку, позвякивал сбруей. Вдруг поднял голову и тихонько заржал. Тимофей открыл глаза и увидел висельника. Тот в длинном, ниже пят мешке раскачивался на ветру, будто хотел дотянуться до столба, зацепиться за него и вылезти из петли. Рядом раскачивался другой, над тем уже основательно потрудились птицы и солнце. Вони почти не было, а был только скрип костей, веревки да сладковатое смердение. Под виселицей Тимофей увидел два трупа, уже обглоданных падальщиками. Один в руке сжимал кривую саблю, подле другого лежали колчан со стрелами и лук.

Не было ни страха, ни удивления. Тимоха понимал, что еще не проснулся. А вот как заснул, не понимал. Вспоминал, что шел с Витьком и Николаем, что полил дождь, спрятались под навесом на остановке, задремали… Далеким, сквозь сон, разумом, через силу соображал, что пора бы проснуться, что хватит спать, а то и не до такого можно доглядеться! Встал, перекрестился. Место было незнакомо, никакой остановки рядом. Дорога вроде бы та, по которой шли ночью. А вот лесок превратился в лес. Речушки, что теперь журчала слева, ночью он не слышал, хотя всегда четко различал и запоминал звуки.

Тимофей подошел к мертвецам, выбил ногой у обглоданного, должно быть, басурманина саблю, подобрал колчан, лук и направился к речушке. Конь за ним. Тимоха вымыл старинного вида оружие, отер, потом положил на траву. На всякий случай перекрестился и помолился Божьей Матери. Удивился себе, поскольку человеком был не пугливым, скорее, наоборот, и привычки молиться от страха за ним не водилось. Усмехнулся, ополоснул лицо. Холодная вода обожгла, и он проснулся. Проснулся и остолбенел! Не сон! Речка настоящая. Вода тоже. И сабля, и все остальное. Вокруг не опустошенная солнцем и ветрами полупустыня, а трава, живое поле.