– Да и он, видишь, от безысходности сюда, к дочке, перебрался, – согласился я.

– Про женщину, с которой ты едешь, ничего не скажу – не знаю. А остальные живут бессмысленно, только жрут и гадят. По болтовне их понял, что и детей ни хрена не воспитывают, а значит, растят таких же, как сами, а то и хуже. Ни доброты, ни любви у них ни на грош, только злоба и зависть. Бесстыжих эгоистов с хватательным рефлексом. Вырастут, тоже будут жрать, гадить и злобой исходить, если чудо какое-то не приключится. Так что никакой пользы от них, в том числе и от нас, нету.

– А кому польза должна быть?

– Как кому? Земле, природе, людям. Нужна доброта, любовь.

– Верно ты говоришь, только это все абстракция. Конкретности нету, четкого плана действий, что и как надо делать.

– Надо жить по совести! – вступил Витек.

– По совести – это как? – не унимался я.

– По совести это по совести и по справедливости.

– А кто мерить будет эту твою совесть?

– Я буду! – ткнул в себя пальцем Витек. – Я знаю как, что и почему, – повторил он, и показал пальцем на Тимофея, – и вот он.

– Вас двоих, Витек, на всех не хватит.

– Как по совести, каждый должен сам определять. Совесть она или есть, или ее нету. Тут половины не бывает, – сказал Тимоха, – только это разговоры в пользу бедных. Долго еще такого не будет. Слабо́ это человеку. Самому себя судить, да еще по справедливости и по совести. И не тыкать пальцем в других, а только самому в себя. На деле так не получается. Я про это много думал, когда в госпиталях лежал.

– И чего? Чего надумал?

– Да то, что сказал, то и надумал. Только сказать-то просто, а принять и, главное, делать – почти не реально. И еще, надо не только себя родного любить, но и других. Природу, людей. Тогда на многое по-другому, правильней смотреть начинаешь.

– Ты, Тимофей, верующий?

– Да, я к вере не просто шел, долго. Но вот, пришел. А ты?

– Я тоже. А у меня это само собой получилось. Сколько себя помню, столько и верю. Был пионером, потом комсомольцем, а перед сном с Богом говорил. Молился. Сперва и не знал, что это молитва. Дома никто этому не учил и не говорил про веру. А потом, когда большеньким стал, в церковь потянуло. Но не так, чтобы ко всем службам ходить или причащаться, а для души, для себя. Может, это и не по канонам, но по-другому не могу. У матери уже после армии спросил – крестила ли меня. Ответила, что крестила, и даже сказала, в какой церкви.

Жили мы тогда в другом городе. Уехали из него, когда мне было два года. Так что я там, можно сказать, ничего не знал. И вот случилось в командировку туда поехать. Город старинный, запутанный. Улицы кривые – одна в другую переходит, понять, как куда идти, невозможно. Плутал, плутал, спрашивал у людей, в конце концов нашел эту церковь. Зашел, свечи поставил за упокой родителей, их тогда уже не было. Помолился. Вышел. И вот что самое удивительное. Сразу понял, что и где в этом городе находится. Должно быть, какая-то память открылась. Безо всяких расспросов стал находить любое здание. Вот такое маленькое чудо со мной было. Только один раз пришлось спрашивать, но тот дом, который искал, построен был после. Когда родители, а значит и я, уехали из города. На него память и не могла вывести.

– Да, удивительно как бывает, – согласился Тимофей.

– Пока несправедливость будет, никогда ничего путного не получится, – снова подключился Витек, – сколько ни рви на себе рубашку и ни вещай по телику о любви к родине. Любовь, она не в кудахтанье со знаменем в руках. Она в работе, в деле, которое ты делаешь, от которого людям и всей природе польза. Тогда и тебе от этого тоже и польза материальная, и радость. И уважение от других.