Всего она знать не могла: как забегали все по дому, как Егоров, оставшийся ночевать родственник, по приказу Дмитрия Михайловича звонил в скорую; а Ольгу подняли и положили на диван, отчего в забытьи она стонала (как говорили врачи – они зря двигали тело, чем повредили внутренности) и потом врачи увезли её в больницу.

Ребёнок в утробе скончался. Операция неотложная была проведена в кратчайшие сроки: но эти «кратчайшие» – составляли более часа. Роженицу спасали реанимацией: сердце её дважды приходилось «заводить» при помощи дефибриллятора и так далее.

Во время операции она была под наркозом. Когда она потом очнулась в палате, боли ещё продолжались и были невыносимы. Была ночь и в палате горел только ночник на стене у входных дверей. В полутьме серой тенью сидел Дмитрий Петрович в ногах кровати.

«Я не умерла…» – подумала сразу Ольга Михайловна, когда стала понимать окружающее и когда боли стихали или она к ним привыкала.

Дмитрий Петрович, а по силуэту она узнала его, сидел неподвижно, возможно дремал, спал сидя.

– Дима! – окликнула Ольга Михайловна мужа.

Дмитрий Петрович встрепенулся. – Чего тебе Оля? – голос его был тихий. Он глядел чуть в сторону, шевелил губами и улыбался по-детски беспомощно.

– Всё уже кончилось? – спросила Ольга Михайловна.

– Дмитрий Петрович хотел что-то ответить, но губы его задрожали, и рот покривился, как у старика, как у беззубого дяди Николая.

– Оля! – сказал он, обе руки подняв на уровень груди. – Оля! Не нужны мне чужие женщины, зачем мне чужие женщины (он всхлипнул). Зачем мы не берегли нашего ребёнка? Ах, что тут говорить! – и мужчина плакал детскими слезами. Он махнул рукой и вышел из палаты реанимации.

А для Ольги Михайловны было решительно всё равно. В голове стоял туман от наркоза, на душе было пусто… Тупое равнодушие к жизни… Она тут же уснула долгим сном.

Конец рассказа.

P.S. Может быть два варианта окончания: Оля может жить дальше…

А может быть: на могилу жены Дмитрий Петрович приносил цветы каждый день в течении более полугода…

Пассажирский самолёт летел навстречу солнцу, над лесами и посёлками навстречу закатному красному горизонту. Это был не стремительный элегантный «ТУ-104», а бывалый, порядком облезлый (то было время заката гражданской авиации) АН-2, кукурузник по-народному. Кукурузники летали по районам и в каждом райцентре были приёмные аэродромы. Устроенные в стороне от посёлков, на окраинах, в подходящих полях на открытой местности.

Слепящее солнце висело прямо перед глазами лётчиков. Когда главный пилот, чтобы дать отдых глазам, снимал тёмные очки и начинал смотреть по сторонам, – оранжевый круг оказывался всюду, куда бы он ни смотрел. Он отпечатывался на зелёном фоне кудрявого леса внизу, на синеве неба по бокам от самолета. Второй пилот, Алексей Шуркин, сидел зажмурясь. Похоже было будто он спал. Позади пилотов, в своём тесном закутке, сидел самый молодой член экипажа, склонясь к рации, пилот-радист – Костя. Он совсем недавно получил это назначение. Это был всего пятый его самостоятельный рейс, он чувствовал себя неуверенно, ему всё казалось, что он может потерять связь с землёй, и оттого он беспрестанно терзал своих коллег на земле, которые поддерживали с ним связь. Старательно выстукивая ключом, он задавал земле совершенно ненужные вопросы. Земля отвечала ему то насмешливо, то сердито. Там радисты прекрасно понимали, в чём дело, и, слыша надоедливый позывной Кости, улыбались и отвечали.

В самолёте находилось всего четыре пассажира. Врач Иван Григорьевич летел в районный городок, потому что должен был там пересесть на поезд для дальнейшего следования в Москву на курсы повышения квалификации. Это был сильно поседевший человек добродушного вида. Он почему-то стеснялся того, что едет учиться (на старости лет), и уклончиво говорил: «Людей еду посмотреть и себя показать…». Молодая девушка Галя Степанова летела в город домой, где её отец был партийным работником, членом исполкома. Она возвращалась от старшей сестры, у которой провела летние каникулы. Летела она на самолёте второй раз в жизни, и ей было страшновато. Чтобы отвлечься от тревожных переживаний, она заставляла себя думать о школе – интересно, какой будет самый первый урок? Приехали ли все ребята или опоздает кто-нибудь – некоторые уезжали на отдых к морю, что они расскажут?.. Разговаривать ей ни с кем не хотелось, но её одолевал вопросами сидевший рядом рыжий великан-человек в кожаном пальто – директор лесного хозяйства Павел Загунский: «Ты, дочка, куда летишь?» – бесцеремонно начинал он свои расспросы и, не дождавшись ответа, говорил: «Я лично сплав леса проводить «перебрасываю» себя в новый районный сектор. Сплав для нас, лесовиков, что для мужиков-крестьян жатва. А то и больше…» – и тут же он задавал новый вопрос: «Как, дочка, не страшно? Вот я лично уже свыкся». Но по всему видно было, что боялся он сам. Галя молчала. Самолет почему-то пару раз встряхивало – воздушные ямы было не миновать.