Одни занятые разговорами. Пили чай медленно, задерживая у себя стаканы, другие же, в особенности те, кто не пил чай сразу после обеда, не отходили от стола и выпивали стакан за стаканом, так что Ольга Михайловна едва успевала наливать.

Один шутник пил чай с малиной и всё приговаривал: «Люблю побаловать себя травкой» – то и дело просил с грубым вздохом: «позвольте еще одну черепушку» – чашечки и вправду были маленькие, стаканов на всех не хватало и использовали чашки из сервиза китайского фарфора. Пил он громко и чавкая и думал, что это смешно, сам улыбался и смеялся. Никто не понимал, что вся эта суета мелочная была мучительна для хозяйки. Да и трудно было понять, так как Ольга Михайловна всё время приветливо улыбалась и болтала вздор и о погоде, и о скором дожде: на небе собирались темные тучи, отчего так быстро повечерело.

А она чувствовала себя нехорошо… Её раздражало многолюдство (все гости из дома переместились сюда, к малиннику, к барбекю), раздражал смех, вопросы, и шутник чавкающий. Она чувствовала, что её напряжённая приветливая улыбка переходит в злое выражение, и ей каждую минуту казалось, что она сейчас заплачет.

– Ой! Кажется дождь – крикнул кто-то. Все стали смотреть на небо, которое местами ещё светлело бледными просветами между тучек, чернивших всё вокруг и надвигающихся со стороны запада, скрыв закат напрочь.

– Да, в самом деле дождь… – подтвердил Дмитрий Петрович и вытер щеку.

Небо уронило только несколько больших капель, но гости побросали чай и заторопились, скоро-скоро входили в дом последние гости под неровный стук дождя. Войдя в дом, она поднялась к себе в спальную и прилегла на постель. «Господи, боже мой, – шептала она сама себе, – зачем этот юбилей нужно было устраивать? К чему все эти люди, столько гостей, все делают вид что им весело? Зачем я улыбаюсь всем, когда мне совсем не до смеха? Не понимаю, не понимаю!» Она так «накрутила» себя, что у неё действительно закружилась голова и в закрытых глазах залетали искорки, её, вдруг стало тошнить. Она провалилась во тьму, вероятно на время потеряла сознание.

Потом, очнувшись, она резко встала и сразу же свалилась как подкошенная. В это время муж, проходил мимо лестницы ведущей на второй этаж и услышал звук её падения. Бегом вбежал он в спальную поднял жену и уложил её стонущую на постель. Минуты две она успокоилась и окончательно пришла в себя и попросила оставить её одну, понимая, что гостей кто-то должен проводить. Муж ушел.

Слышно было, как внизу муж прощался с гостями, как гости говорили напутственные слова, связанные с юбилеем: «долгих лет и успехов», всё в этом духе.

Ольге Михайловне казалось, что если она уснёт, то не проснётся уже никогда. Ноги и плечи её болезненно ныли, голова тяжелела с каждою минутою, и во всём теле по-прежнему чувствовалось какое-то неудобство. Ноги не укладывались, будто они стали длиннее.

Дмитрий Петрович, слышно было, как только проводил последнего гостя, прошёл на кухню, оттуда в зал и ходил там из угла в угол.

Когда он вошел Ольга Михайловна спросила:

– Разве кто-то остался ночевать? —

– Егоров. Я ему в зале на диване постелил. —

Дмитрий Петрович разделся и лег на свою половину широкой кровати к окну, выходящему в сад. Окно он открыл и закурил сигарету, (и сама Ольга курила раньше перед сном), а ей было сейчас всё небезразлично. Молча минут пять она глядела на его красивый профиль Ей почему-то казалось, что если бы муж вдруг повернулся к ней и сказал: «Оля, прости меня, мне тоже тяжело», – то она заплакала бы или засмеялась и ей стало бы легко. Она думала, что её ноги ноют и всему телу неудобно оттого, что у неё напряжена душа.