Четвертым пассажиром был военный – Майор Аршинкин. И ему, майору, было очень плохо. Видимо, он знал, что ему будет плохо, и предусмотрительно занял самое заднее место, где была перегородка «туалетной комнаты». Майор был капельмейстером оркестра окружного Дома офицеров и летел в районный городок инспектировать гарнизонный оркестр…

Солнце, вдруг, что-то уж очень быстро покатилось к тёмно-синей полосе на горизонте. Геннадий Лужин (первый пилот) подтолкнул локтем, казавшегося спящим, второго пилота Шуркина.

– Вижу, – сказал Шуркин равнодушно, посмотрел на часы и прибавил. – Вылезет точно, как в аптеке… —

Да. Метеорологи не ошиблись: именно в этот час (а лёту и было час двадцать) – в зоне видимости лётчиков должен был появиться серьёзный облачный фронт с грозовыми задатками. И это он вылезал сейчас из-за горизонта навстречу солнцу, создавая впечатление, что солнышко неестественно быстро закатывается.

– Радист! – крикнул через плечо Лужин. – Запроси у городка (города №) погоду… —

Костя нервно застучал ключом. Земля не отзывалась. В наушниках верещали какие угодно позывные, кроме позывных городка (№). Руки у Кости мгновенно вспотели и стали влажными.

– Маркелыч может не дать посадки, – усмехнулся второй пилот. Оба они летали не раз и диспетчера аэродромов им были знакомы. – Это в его стиле – гроза подходит пока, мы бы успели, но он «аккуратист» … —

Геннадий Лужин пристально вглядывался в горизонт, который за короткое время уже весь раскосматился черными вихрами туч. Солнце заползло за один такой вихор, и вихор стал багряным, подсвеченным изнутри.

– Радист! Чего тянешь? Давай погоду! – крикнул сквозь шум мотора через плечо Лужин. Костя сжал зубы и продолжал стучать ключом…

Самолёт начало покачивать. Майор капельмейстер скрылся за перегородкой в туалетной комнате. Только звуки, едва слышные от его кашля выдавали что он там делал – его тошнило.

В пассажирском отсеке стало сумрачно, неуютно. Врачу Ивану Григорьевичу стало зябко. Он застегнул пальто на все верхние пуговицы и засунул руки в рукава… Рыжий лесовик Загунский перестал мучать Галю расспросами, сидел с мрачным, недовольным видом… Галя смотрела на часики и сказала сама себе: «Скоро – дом. Папа наверное, уже собирается на аэродром встречать меня…».

У радиста Кости даже дыхание перехватило, когда он услышал наконец позывной городка (№). Он схватил первый попавшийся бланк. Не заметив, что на бланке был записан последний ответ ему земли («Если нечего делать, ложись спать»), он начал записывать радиограмму, приказание городского аэродромного диспетчера… Это было категоричное приказание: прекратить полёт по маршруту и совершить посадку на промежуточном лесном аэродроме, около посёлка Белый. И как раз ниже приказа оказалось: «Если нечего делать, ложись спать»…

Лужин, прочитав радиограмму, удивлённо оглянулся на радиста, но тут же всё понял и, смеясь, передал бланк Шуркину. Тот прочитал и поморщился:

– Аккуратист… Везёт нам с тобой, Генка. Ночка предстоит – первый сорт, – в лесу, на заброшенном аэродроме. —

– Радист! – крикнул Лужин. – Ответь: пошли в Белый. —

Самолёт, резко накренясь, начал делать разворот. Пассажиры тревожно разглядывали вздыбившуюся землю. Сперва они подумали, что уже прилетели и самолёт готовится к посадке. Но пока они смотрели то в одну сторону, то в другую, отыскивая город, самолёт выровнялся и снова летел, как прежде. Только мрачная картина заката теперь была с левой стороны, а не перед глазами пилотов. Сразу всё понявший, не раз уже летавший по районам, врач объявил: «Идем садиться в Белый!» – видимо был уже с ним такой случай, когда использовали запасной аэродром.