Степаныч откинул одеяло и, приподняв голову, удивлённо посмотрел на соседа, будто только сейчас обнаружил его в своем купе. «Пассажир» засмеялся, заметив деланное удивление Степаныча:

– Завидный у вас сон. Я ещё ночью поселился. —

Степаныч встал и начал одеваться. А «Пассажир» с живейшим интересом наблюдал за каждым его движением. Потрогал он ткань рубашки Степаныча, и, приподняв брови, непонятно чмокнул губами. Стараясь не дать прорваться раздражению, Степаныч схватил бритвенный прибор, полотенце и пошел умываться.

Когда он вернулся, «Пассажир» сидел у окна и рассматривал его запонки. Степаныч начал заправлять свою постель – убрал подушки к ногам и расправил одеяло с простынями.

– Знаете, о чём я думаю? – спросил «Пассажир», подбрасывая запонки на своей большой ладони.

– Не знаю, – ответил Степаныч, продолжая убирать постель.

– Человечество всё умнеет и в то же время всё легче обманывается. Сто лет назад все имущие (богатые) люди стремились иметь запонки из золота. А теперь нате вам, – жесть, крашенная под золото. И человечество довольно. Так и во всём остальном. —

Степаныч промолчал.

– Всё же надо нам познакомиться, – сказал пассажир, протягивая руку. – Павел Валерьевич.

Степаныч назвал себя.

Проводница принесла чай. Павел Валерьевич остановил её за руку:

– Хозяюшка, не можешь ли ты объяснить, с какой целью ваше начальство обучает пассажиров акробатике? —

Добрая проводница испуганно посмотрела на моего соседа. Потом на меня. – Если ещё чаю захотите, звоните в кнопочку, – торопливо сказала она и вышла из купе.

Павел Валерьевич рассмеялся:

– Наверное, подумала – сумасшедший. А я серьёзно. Ну скажите: зачем у вагонов такие высокие ступеньки? Чтобы влезть в вагон на станции, надо быть акробатом.

– Наверное, это для чего-то нужно, – смотря в окно, сказал Степаныч.

– Вы случайно, не транспортник? —

– Нет. —

– Извините, а кто вы будете, если не секрет? —

Он так спросил и так при этом посмотрел на Степаныча, что не ответить было нельзя. Степаныч сказал, что работает в области культуры.

– Много приходится ездить? – деловито спросил Павел Валерьевич.

– Да, бывают командировки? —

– Инспекции? Ревизия? —

– Вроде того…

– Угу… – Павел Валерьевич подумал и, помешивая ложечкой в стакане, задумчиво сказал: – Да, вашему брату ездить не переездить. Чего-чего, а бескультурья, неграмотности всеобщей у нас на весь мир хватит.

Степаныч сказал, что в области образования наша страна стоит на одном из первых мест в мире.

– Может быть, может быть… – усмехнулся Павел Валерьевич. – Весь вопрос – для чего наш человек становится грамотным? Разве только, чтобы писать заявления и жалобы. – Он раскатисто хохотнул и продолжил: – А возьмите нашу технику. Половина нашей техники ломается и работает плохо, почему-то, а? А всюду кричим: ах, наш технический прогресс! Несолидно получается… —

– Интересно, а чья же техника помогает нам запускать космические корабли? – спросил Степаныч.

– Может быть, может быть… – проговорил он, явно имитируя Аркадия Райкина из его монолога про «Родительское собрание», как догадался Степаныч. – Только я хотел бы знать, что вообще даёт этот космос нам – людям Земли, простым. Что? – явно не понимал Павел Валерьевич.

Возражал Степаныч «Пассажиру» или не возражал – для него не играло никакой роли. Любопытно, что ни одного аргумента он не отвёл и даже не пытался опровергнуть. «Могэт быть, могэт быть» – вроде соглашался словами Райкина из монолога. И тут же заявлял: «Но я-то говорю о другом…». Или: «Вы мне суёте отдельные факты, а я беру вообще…». А что означало его «вообще», понять было невозможно…