– Не будем спешить, все само собой образуется. А ведь мать-то со мной согласна, вот в чем интерес. Ладно, о деле. Мы с Алексеем Павловичем на пару взялись за хирургическое отделение, так оно у тебя помечено. Фундамент решили литой делать, никак не можем с бетоном решить. Но литой, если хорошо сделан, не уступит, подушки-то мы все равно закладываем. С кирпичом я договорился, начали возить, вот наши кучки. Только потаскивают, хозяйка, материалы, все во времянку не спрячешь. Сторожа надо ставить.

Подошел Хевролин, поздоровался:

– Шесть объектов в работе, невиданное дело. За зиму стены можно сложить, как думаешь, Иван Сергеич?

– Все можно, Николай Петрович. Меня в первый месяц войны призвали, и вместо фронта дальше в Сибирь. Сперва пилораму установили, из досок сколотили бараки, стали площадку готовить, а под что – не говорят. Станки привезли, бетонные основания надо заливать, а мороз под тридцать. В трех кострах котлы с водой стояли, тут же бетон мешали, арматуру резали и заливали. Масса еще не взялась, а уже станок огромный двумя кранами мостят, одели на толстые анкерные болты, затянули гайками, а электрики уж подключают. Танковый завод привезли, и надо собрать в месяц, а чтоб к новому году уже танки дал. Скажи сейчас – не поверят, а ведь дали. Уже потом стены выложили, тепло завели. Сколько хороших людей там полегло от простуды и недоедания, плохо кормили, пока начальника снабжения не расстреляли. Воровал, сукин сын, и торговал в городе. А ты говоришь – стены. Выложим, и перегородки сложим, а по теплу крышу, окна и двери. Все надо потихоньку, с толком. Напарник мой Алексей Павлович, тут был, да уехал, наверно.

***

Утреннюю планерку закончили под дружный смех, дежурный врач, сдававший смену, спокойная и сдержанная Агриппина Валерьевна, в конце сообщения сказала, что уже утром пришлось отваживаться с патологоанатомом.

– Перебрал лишку? – поддел кто-то.

– Я бы не сказала, в обычном состоянии, но он прибежал в приемник в полусознательном состоянии, ничего не могли добиться, пока не ввели успокоительное.

Патологоанатомом от райотдела милиции работал вышедший на пенсию по выслуге лет хирург Спирин Анатолий Филиппыч. Фамилия дала ему прозвище, и все коллеги беззлобно звали его просто: Аспирин, да он и не обижался. Выпить любил, с утра уже чуть поправленный, а к вечеру уже никакой. Так называемая «анатомка», просторная изба, была на самых задворках больницы, Анатолий Филиппыч приходил рано утром, снимал висячий замок, широко открывал дверь и кричал: «Ну, как ночевали, покойнички?». Как сам объяснял, фразу эту придумал, чтобы не молчать, одно дело живого человека резать, совсем другое в темноте к покойнику заходить. Накануне вечером случилось ДТП, трое пьяных парней перевернулись на мотоцикле с коляской. Двое отделались ушибами, а третий, известный выпивоха Зюзя, сидел в коляске, вынули без признаков жизни, положили в скорую. Дежурный хирург Шиманов торопился на операцию, мельком глянул: пульса нет, зрачки не реагируют, махнул рукой и убежал. «Что он сказал?» – спросила фельдшер. «Ничего», – ответил водитель, – махнул в сторону покаянки». Зюзю увезли в морг, Аспирину гаишники позвонили, что утром нужен будет акт вскрытия.

Был конец сентября, ночи холодные, Филипп Филиппыч в легоньком пальтишке изрядно промерз, как всегда, открыл дверь: «Ну, как ночевали, покойнички?». «Да так бы ничего, только холодно!». Обомлевший Аспирин хлопнул дверью и, не помня себя, влетел в приемное отделение. Шофера скорой и кочегары котельной пошли проверять, а навстречу им Зюзя, живой и невредимый. «Совсем оборзели начальники, в палатах ни матраса, ни одеяла, да к тому же не топят!».